Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Настолько жгучей казалась в ту пору эта теоретическая загадка, что в разгадывание втянуты были и советские историки - несмотря даже на жесткую, чтоб не сказать их крепостную зависимость от «истинной», как она себя величала, марксистко-ленинской науки.

​Конечно же, дано им было четкое политическое задание: противостоять складывавшемуся тогда на Западе «русофобскому» консенсусу, в котором советское руководство усматривало коварную идеологическую диверсию. Запад пытался, как понимали это в ЦК КПСС, не только отлучить Россию от Европы, где в то время сильны были комунистические партии (расколов таким образом общеевропейское комунистическое единство), но и вообще спровадить ее по ведомству азиатского деспотизма. Такое историческое родство звучало, разумется, как нестерпимое унижение для «авангарда человечества». Прошлое царской России было, конечно, неприглядным но не до такой же степени. В принципе оно было ничуть не хуже западного прошлого. Короче: дать отпор! Такое было задание.. Им, обложенным со всех сторон, как флажками, авторитетными высказываниями классиков -- Маркса, Энгельса, Ленина (до 1953-го тот же ранг имел и генералиссимус Сталин, впоследствии разжалованный в рядовые) -- нелегко в таких спорах приходилось. Ну, посмотрите. Маркс умер в 1883, Энгельс в 1895, Ленин в 1924-м. Никто из них профессиональным историком не был и «высказывания» их противоречили друг другу порою отчаянно. Время, однако, было над ними не властно. Всё, что изрекли классики, пусть хоть в самые нежные годы отрочества, ревизии не подлежало.

На страже стояла целая армия полуграмотных охотников за ведьмами, мало что знавших об истории, кроме этих священных "высказываний". И чем меньше они знали, тем были свирепее.

В сталинские времена ревизионистов ожидали Гулаг или ссылка (вкус которых пришлось отведать даже таким крупным историкам, как Д.С. Лихачев или С.Ф. Платонов), в брежневские всего лишь отстранение от ученых «привилегий». От доступа к архивам, например, или от возможности публиковать результаты своих исследований. Согласитесь, однако, что для людей, чье призвание в том именно и состоит, чтоб исследовать, размышлять и писать, лишение этих "привилегий" могло порою быть равносильно гражданской казни.

Когда советские историки пытались реинтерпретировать (не ревизовать, боже сохрани, всего лишь реинтерпретировать!) высказывания классиков, выглядело это если не героическим, то, по крайней мере, мужественным и рискованным поступком. Всегда ведь могли найтись бдительные коллеги, кому и самая невинная реинтерпретация покажется ревизией.

В некотором смысле ситуация историков России была в ту пору хуже той, в которой работали средневековые схоласты. Ибо страдали они как от обилия священных «высказываний», так и от их дефицита. Но главным образом из-за того, что порою изречения классиков, хоть плачь, вообще не имели отношения к русской истории. ​​​

«КАК БЕЗЗАКОННАЯ КОМЕТА...»

Спросив любого советского историка, чем руководился он, анализируя политическое развитие любой страны, ответ вы знали заранее. Учением Маркса, чем же еще? Идеей о том, что в определенный момент производительные силы общества обгоняли его производственные отношения (вместе они назывались «базис»), порождая тем самым классовую борьбу. Это расшатывало существующую политическую структуру («надстройку»), что в конечном счете вело к революции, в ходе которой победивший класс «ломал старую государственную машину», воздвигая на ее месте новый аппарат классового господства (см. историю Нидерландов в XVI веке, Англии в XVII, Франции в XVIII). И история страны начиналась как бы с чистого листа.

Так говорили классики. Таков был ЗАКОН. Что было, однако, делать с этим законом историку России, специализировавшемуся, допустим, на тех же XVI-XIX веках? Производительные силы, чтоб им пусто было, росли здесь так медленно, что на протяжении всех этих столетий так и не обогнали производственные отношения. Классовая борьба, которой положено было расшатывать «надстройку» (самодержавие), была как-то до обидного безрезультатна. Ибо после каждого очередного «расшатывания» поднималась эта надстройка, словно феникс из пепла, и как ни в чем не бывало, гнула все ту же крепостническую средневековую линию. Соответственно не разрушалась в эти столетия и старая государственная машина. И аппарат нового классового господства, которому положено было строиться на обломках старой машины решительно отказывался - ввиду отсутствия упомянутых обломков - возникать. Короче, русское самодержавие XVI-XVIII веков вело себя - буквально по Пушкину - как беззаконная комета в кругу расчисленных светил.​