Андрей Купцов - Миф о красном терроре

Это был один из многих гражданских процессов, но о других, к сожалению, не написал Фейхтвангер.

«Из всех изречений немецких фашистов советские люди запомнили особенно крепко одно. Оно помещено в официальном календаре германцев, распространилось не только в Германской империи, но и во всём мире, и гласит: человек германского духа никогда не будет интеллигентом».

«О войне говорят не как о событии далёкого будущего, а как о факте, предстоящем в ближайшем будущем. Войну рассматривают как жестокую необходимость, ждут её с досадой, но с уверенностью в себе, как болезненную операцию, которую надо перетерпеть и благоприятный исход который не подлежит сомнению».

«Каждый шестой рубль общих поступлений в Союзе отчисляется на мероприятия по обороне против фашистов. Это тяжёлая жертва. Советский гражданин знает, что все неудобства, которые ещё по сей день делают жизнь в Союзе труднее, чем на Западе, были бы давно устранены, если бы можно было распоряжаться этим шестым рублём. Всякий мог бы лучше одеться, лучше жить. Но советские люди знают, что у границ их злобные глупцы с нетерпением выжидают момента для нападения…»

«…Но так как все считают, что эту войну остановить ничто не может и что завтра она уже будет действитеьностью, то к ней готовятся…»

В период между двумя процессами [14] У Фейхтвангера перед каждым смысловым отрывком текста стоит краткий заголовок, как у авторов средневековых хроник. .Когда я увидел Сталина, процесс против первой группы троцкистов — против Зиновьева и Каменева — был закончен. Обвиняемые были осуждены и расстреляны, и против второй группы троцкистов — Пятакова, Радека, Бухарина и Рыкова было возбуждено дело, но никому ещё не было известно в точности, какое обвинение им предъявляется и когда и против кого из них будет начат процесс…

Сталин и Иуда…Он взволновался, когда мы заговорили о процессах троцкистов. Рассказал подробно об обвинении, предъявленном Пятакову и Радеку, материал которого в то время был ещё неизвестен. Он говорил о панике, в которую приводит фашистская опасность людей, не умеющих смотреть перёд. Я ещё раз упомянул о дурном впечатлении, которое произвели за границей даже на людей, расположенных к СССР, слишком простые приёмы в процессе Зиновьева. Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов; опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом месте. Потом он заговорил о Радеке — писателе, наиболее популярной личности среди участников второго троцкистского процесса; говорил он с горечью и взволнованно; рассказывал о своём дружеском отношении к этому человеку…

Он рассказывал о длинном письме, которое ему написал Радек и в котором тот заверял в своей невиновности, приводя много лживых доводов, однако на другой день под давлением свидетельских показаний и улик Радек сознался…

Процессы против троцкистов.С другой стороны, тот же Сталин решил в конце концов вторично привлечь своих противников — троцкистов к суду, обвинив их в государственной измене, шпионаже, вредительстве и другой подрывной деятельности, также в подготовке террористических актов.

Впроцессах, которые своей «жестокостью и произволом» возбудили против Советского Союза мир, противники Сталина — троцкисты были окончательно разбиты. Они были осуждены и расстреляны.

Личные ли это мотивы Сталина?

Объяснять эти процессы — Зиновьева и Радека — стремлением Сталина к господству и жаждой мести было бы просто нелепо. Иосиф Сталин, осуществлявший, несмотря на сопротивление всего мира, такую грандиозную задачу, как экономическое строительство Советского Союза, марксист Сталин не станет, руководствуясь личными мотивами, как какой-то герой из классных сочинений гимназистов, вредить внешней политике своей страны и тем самым серьёзному участку своей работы.

Участие автора в процессах.С процессами Зиновьева и Каменева я ознакомился по печати и рассказам очевидцев. На процессе Пятакова и Радека я присутствовал лично. Во время первого процесса я находился в атмосфере Западной Европы, во время второго — в атмосфере Москвы. В первом случае на меня действовал воздух Европы, во втором — Москвы, и это дало мне возможность особенно остро ощутить ту громадную разницу между Советским Союзом и Западом.