Вскрики изумления и ужаса, исторгнутые полусотней просоленных глоток огласили море окрест. Весь в вуали блестящей желтоватой слизи, скрюченный, в желудке покоился их товарищ Джеймс Ват ли. Да, Джеймс Батли, уже занесенный в вахтенный журнал “Ист стар” вместе со вторым несчастным матросом как погибшие.
Довольно скоро Джеймс очнулся, забился в конвульсиях, бессвязно забормотал. Потрясенные китобои, чуть не плача от жалости, перенесли матроса в кубрик, уложили в постель. Судовой доктор влил Джеймсу в рот добрую порцию универсального лекарственного средства — рома, хорошо укутал его в одеяло, смазал лицо и шею какой-то подвернувшейся мазью.
Батли почти все время спал в те три недели, которые понадобились ему, чтобы прийти в норму. Лишь кожа на участках тела, которые не были защищены одеждой во время исполнения китобоем роли “содержимого китового желудка”, была пятнисто-белая, словно обожженная пергидролем, и не заживала.
Свои ощущения “съеденного” Батли товарищам по судну и — по возвращении в Англию — репортерам газет изложил следующим образом. Сразу после того, как он, вывалившись из поддетой китом лодки, с затаенным дыханием оказался под вспененной поверхностью моря, его окружила темень. Затем китобой почувствовал, что его несет куда-то по скользкой, пышущей жаром трубе с периодически сжимающимися стенками. Но скоро ему стало свободнее, труба расширилась, движение прекратилось (это Батли провалился в желудок кита, в его передний отдел). Здесь, в абсолютной темноте и тиши, до моряка дошло с полной ясностью: он живьем проглочен кашалотом, обречен на смерть.
В отчаянии и тоске он ползал по едкой жиже желудка, ища выход, но всюду натыкался на нечто вязкое, скользкое, упругое. От жаркого смрада захватывало дыхание.
Запредельный ужас объял Джеймса Батли, и от глубокого шока он потерял сознание. Больше он ничего не помнил. Снова он ощутил себя, когда с отвращением к жизни, с болями во всем организме очнулся на лежаке в кубрике своего китобойца.
На родине Джеймс Батли сразу стал знаменитым человеком, “лакомым куском” для прессы. Публикациям о нем не было конца.
Вот наиболее броские заголовки: “Случай века!”, “Невероятно: человек пробыл во чреве кита 16 часов!”.
Просвещенный мир разделился на два противоположных лагеря (так всегда бывает при осмыслении экстраординарного случая): верящие и не верящие в подлинность приключения Батли. Можно уважать доводы не верящих. Но надо понять и верящих: действительно, с чего бы это морякам с “Ист стар” вздумалось пойти на обман, измышляя эту историю, да еще торжественно лжесвидетельствовать в ее пользу?
Однако, по мнению некоторых биологов, такой случай возможен, так как матрос был одет в брезентовую одежду, предохранившую его от зубов кашалота и от действия желудочного сока.
Кроме того, в желудке млекопитающих всегда имеется воздух, а в бессознательном состоянии человек потребляет очень малые его количества.
Конец истории таков. Джеймс Батли, хотя и с подорванным здоровьем, недолго задержался на берегу. Душа его неудержимо рвалась в море, и он нанялся на небольшое судно, отправлявшееся в далекий рейс. Через пять лет родственникам Батли, совсем еще молодого человека, пришло сообщение о его смерти. Ее причиной стали последствия удивительного приключения поневоле.
А вот “речное” приключение.
…В начале XX века в Центральной Америке к востоку от Венесуэлы и к северу от Бразилии существовало целых три Гвианы: Британская, Нидерландская и Французская. Граница между нидерландской и французской территориями от океана и на много километров на юг проходила по реке Марони. Это сравнительно широкий и глубокий поток очень мутной воды шоколадного цвета. Достаточно глубокий, чтобы в него могли заходить крейсеры тех времен.
Один такой крейсер — французский — назывался “Топаз” и нес пограничную службу. Время от времени для пополнения продовольствия крейсер делегировал членов экипажа в поречные селения, не разбирая, где “берег левый, берег правый”. С удовольствием входя в контакт с индейцами, моряки покупали у них бананы, кокосы, рис, сладкий картофель. Нравы были “на; военном флоте Франции всегда свободными, и моряки с “Топаза” не были стеснены в сношениях с аборигенами. Понятно, французские моряки не были бы моряками и главное, французами, если бы чаще и охотнее не общались с представительницами прекрасной половины туземного народа.
Читать дальше