Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Из этих предпосылок следовал еще один тезис, высказанный на страницах все того же «Двуглавого орла»: «Монархисты по-прежнему оставались верными своему законному Императору, а изданный от Его Имени акт отречения признавали ничтожным, ибо акт исходил из неволи и не был законным манифестом Императора… с той минуты, как не стало в России законного Царя, не стало и закона…» (10).

Начнем с того, что недопустимо считать правомерным мнение о некоей «правовой безграмотности» Государя, издающего незаконные акты и создающего прецедент нарушения законов в будущем. Нельзя также признать наличие у него некоего «плана» по нейтрализации «заговорщиков» посредством собственного отречения и проведенного «социологического опроса» командующих фронтами о готовности к вооруженному подавлению «бунта». Отречение с заведомой целью сделать его впоследствии недействительным (получается, что другого способа по борьбе с «заговором», кроме «незаконного отречения» с целью его последующей отмены, не существовало) становится неким «спектаклем», правда, не сыгранным до конца. Нельзя принять мысль о «намеренном» нарушении Государем законов. Можно ли вообще говорить, что Государь «нарушает», а не «изменяет» законодательство? Сомнительность подобных тезисов, когда речь идет об акте важнейшего государственного значения, очевидна.

Для Государя непреложным оставался завет его отца – Императора Александра III, считавшего, что сын должен выслушивать мнение всех советников, но окончательные решения обязан принимать самостоятельно, соблюдая принцип «самодержавия».

Рассматривая правовую основу акта отречения Государя, прежде всего, нельзя утверждать, что акт отречения есть следствие насилия, обмана и иных форм принуждения в отношении Государя. «Акт отречения, как явствует из обстановки подписания этого акта… не был свободным выражением Его воли, а посему является ничтожным и недействительным», – утверждали многие «русские монархисты». Но данный тезис опровергается не только многочисленными свидетельствами очевидцев, собственными записями Государя в дневнике, но и официальным текстом т. н. «прощального слова» к армии, написанного Николаем II 8 марта 1917 г. и изданного начальником штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютантом М.В. Алексеевым в форме приказа № 371. В нем, в полном осознании совершенного, получают закономерное развитие основные положения акта об отречении, свидетельствуется о фактической преемственности власти от Государя к Временному правительству: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Мною за себя и за сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия… Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот – изменник Отечества, его предатель… Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу…» (11).

Ни дневниковые записи Государя, ни свидетельства тех, кто находился рядом с ним в эти дни или вел переговоры по телеграфу, не содержат фактов принуждения или какого бы то ни было давления (фраза о «пяти револьверах, приставленных к виску» Николая II принадлежала, как известно, Л. Д. Троцкому). «Уместно самым категорическим образом отвергнуть и опровергнуть все слухи о том, что командированными лицами производились какие-то насильственные действия, произносились угрозы, с целью побуждения Императора Николая II к отречению», – вспоминал председатель IV Государственной Думы М. В. Родзянко. Эта же позиция заявлялась киевским отделением монархического «Правого Центра», 18 мая 1918 г. отметившего: «Акт об отречении, написанный в высшей степени богоугодными и патриотическими словами, всенародно устанавливает полное и добровольное отречение». «Объявлять, что это отречение лично исторгнуто насилием, было бы в высшей степени оскорбительно прежде всего к особе Монарха, кроме того, совершенно не соответствует действительности, ибо Государь отрекался под давлением обстоятельств, но тем не менее совершенно добровольно».

Примечательна и оценка известных «телеграмм командующих фронтами» (повлиявших на решение Государя) в воспоминаниях генерал-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего Ю.Н. Данилова (очевидца отречения): «И Временным Комитетом Членов Государственной Думы, Ставкой и Главнокомандующими фронтами вопрос об отречении… трактовался во имя сохранения России и доведения ею войны до конца, не в качестве насильственного акта или какого-либо революционного «действа», а с точки зрения вполне лояльного совета или ходатайства, окончательное (!) решение по которому должно было исходить от самого Императора. Таким образом, нельзя упрекать этих лиц, как это делают некоторые партийные деятели, в какой-либо измене или предательстве. Они только честно и откровенно выразили свое мнение, что актом добровольного отречения Императора Николая II от Престола могло быть, по их мнению, обеспечено достижение военного успеха и дальнейшее развитие русской государственности.