Лев Канторович - Четыре тысячи миль на Сибирякове

Двины уже был монастырь архангела Михаила, и поэтому надо думать, что еще до этого времени русские селились на беломорском побережьи и ходили в далекие плавания на своих ״бусах и шняках״. Моряки они были отличные и нестрашимые. Не одну иностранную экспедицию в последнюю минуту спасали от гибели смелые онежские и пинежские промышленники — охотники на морского зверя. Дед В. И. Воронина, капитана ״Сибирякова", выручил австро-венгерскую экспедицию Пайера и Вейпрехта, когда участники ее боролись со стихией после зимовки на островах Земли Франца-Иосифа и плыли в открытых лодках по холодным морским волнам.

Пройдя Маточкин Шар, ״Сибиряков״ вошел в воды Карского моря, угрюмого и негостеприимного, считавшегося до самых последних лет ״ледяным мешком״. Советская власть отняла у него это наименование, сорвала с него покров таинственности и ужаса и превратила Карское море в обыкновенное море, по которому ежегодно плывут суда из сибирских рек в Лондон или обратно, правда, не всегда без приключений и несчастий, но столь же регулярно и постоянно, как совершают свои рейсы английские угольщики или норвежские лесовозы по Северному и Балтийскому морям. Выход в море из Ленинграда в зимние месяцы, пожалуй, труднее плаваний коммерческих судов в Карском море в период навигации.

Опорная сеть полярных станций, постоянная радиосвязь, авиоразведка — вот новые могучие средства, обслуживающие десятки пароходов, каждый год привозящих через Карское море в далекую Сибирь машины и оборудование и возвращающихся на запад с грузом сибирского леса и сырья. Если состояние льдов особо неблагоприятно, то наши советскне грузовики и иностранные лесовозы осторожно жмутся к гиганту, вроде ״Ленина" или ״Красина״.

Шуршат и грохочут льдины; содрогается огромный стальной корпус ледокола; звонким гулом наполнены его внутренние помещения; в ушах музыка неразрешимых диссонансов -кажется, будто пустая железная бочка катится по булыжной мостовой. Это ледокол с разбегу наскакивает срезанным косо форштевнем на двухметровый морском лед, подминая его под себя. За кормой стелется черная — среди голубоватой белизны разбитых льдин дорожка, на которой толпятся неровные, с рваными краями льдины, отливая желтизной покрытых водою боковых своих плоскостей. По этой черной пенящейся дорожке продвигаются один за другим суда очередной Карской экспедиции, пугливо перекликаясь гудками сирен со спокойным вожаком каравана.

Невидимые чудесные радиоволны сообщают капитану ледокола о состоянии погоды, о ветре, о движении льдов. Самолеты описывают огромные круги, зорко выискивая слабые места в ледяной броне, сковывающей иногда воды Карского моря. Получаемые сведения позволяют капитану спокойно принять то или иное решение; он верит в новейшие технические достижения, он признает силу знания и не сомневается в новых и новых победах человеческого гения. Но в полярных водах хорошо основываться и на собственном опыте, трудно и мучительно достающемся всякому моряку-северянину. Капитан верит в свое чутье — он привык прежде всего полагаться на самого себя. И вот, самолет самолетом, радиосвязь радиосвязью, но капитан Воронин все же лезет на мачту в наблюдательную бочку и начинает осматривать и простым глазом и в бинокль туманный горизонт и льды, через которые пробирается ״Сибиряков". В бочке холодно стоять — резкий ветер обжигает лицо; то и дело приходится, пригибаясь, прятаться под защиту брезентового щитка; мачта делает размахи даже на небольшой зыби. Но капитан простаивает в бочке часами: не виднеется ли вдали пятно ״водяного неба״, в какую сторону расходятся трещины в ледяных полях, какой крепости, какого возраста льды, медленно расползающиеся под напором судна, или же выскальзывающие стремительно из-под его форштевня с гулом пушечного удара.

Сверху отлично видно и все судно, упорно пробивающее себе дорогу во льдах. Капитан любовным и заботливым взглядом окидывает своего старого товарища и друга. Для него ״Сибиряков׳׳ не сложный и точный механизм, комплекс машин в стальной оболочке, — нет, он почти живое существо, в котором все части давно ״спелись״ и служат общей цели, с одинаковым терпением и энергией борясь со стихиями — водяной и воздушной, ״Сибиряков״ плывет вперед к своей цели, расталкивая грудью льдины, раскалывая, разбивая их, подминая под себя, и действует при этом как нечто единое название которому корабль. В трудные минуты капитан волнуется, беспокоится за ״Сашу״ — так называет он иногда свой ледокол, мысленно сулит всяких чертей полярным льдам, а то и вслух отпускает крепко просоленое морское слово, в минуты удачи нежно улыбается другу и гордится его успехами.