Владимир Герье - Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. [Старая орфография]

Уже это краткое указаніе основной задачи вышеупомянутыхъ историковъ даетъ возможность представить себѣ, какъ своеобразно долженъ былъ сложиться у каждаго изъ нихъ общій взглядъ на революцію, и какъ, вслѣдствіе этого, въ ихъ сочиненіяхъ извѣстныя стороны и вопросы должны были выступить на первый планъ, другіе, напротивъ, стушевываться, нѣкоторые дѣятели оказаться героями, другіе же встрѣтили равнодушіе или строгое осужденіе. Такъ, героями Тьера становятся всѣ энергическіе сподвижники революціи — организаторы, умѣвшіе воспользоваться властью, и побѣдоносные полководцы, покрывшіе славой возродившуюся Францію; героями Луи Блана — іеро- фанты, постигнувшіе тайну исторіи, и жрецы новаго порядка, не дрогнувшіе передъ кровью и жертвами; любимцемъ конституціонныхъ историковъ долженъ былъ сдѣлаться тотъ, кто одинъ постигъ истинныя условія порядка, примиряющаго свободу съ монархіей, и кто одинъ былъ способенъ руководить революціей и остановить ее во-время — графъ Мирабо; героемъ же исторической поэмы Мишле является какой-то сказочный богатырь, безплотный и неосязаемый для читателя, но вездѣ присущій и всемощный — французскій народъ, безъ вождей, безъ партій, безъ аристократическихъ и образованныхъ слоевъ, вдохновленный какъ бы единою думой.

Такимъ образомъ, сочиненія всѣхъ названныхъ историковъ, преимущественно же тѣ, которыя написаны до 1848 года, отличаются болѣе или менѣе одною общею чертой — апологетическимъ характеромъ изложенія. Цѣлью каждаго изъ историковъ была защита какой-нибудь идеи или партіи въ исторіи революціи, защита, становившаяся въ то же время обвиненіемъ противниковъ той идеи или той партіи, которыя пользовались сочувствіемъ автора; изъ этой цѣли, далѣе, вытекала необходимость объяснить, почему такая-то идея или партія, несмотря на свою правоту, не восторжествовала или пала послѣ кратковременнаго торжества. Такое отношеніе историка къ своей задачѣ имѣло свое основаніе и извѣстную цѣлесообразность. Оно вызывалось какимъ-нибудь практическимъ вопросомъ, занимавшимъ современное общество, или желаніемъ историка противодѣйствовать какимъ-нибудь предразсудкамъ и ложнымъ взглядамъ, распространившимся насчетъ революціи или извѣстныхъ дѣятелей той эпохи.

Между тѣмъ французская революція, какъ и всякое другое историческое событіе, требовала прежде всего объективнаго научнаго изученія. Различныя субъективныя воззрѣнія на революцію — хотя, конечно, никогда не утратятъ вполнѣ своего значенія, — должны уступить все болѣе и болѣе мѣста чисто научному разсмотрѣнію, которое одно можетъ привести къ единству разнорѣчивыя и нерѣдко противоположныя мнѣнія, привести, такъ сказать, къ одному знаменателю различныя субъективныя воззрѣнія, дать извѣстное мѣрило для оцѣнки ихъ. Научное же разсмотрѣніе французской революціи прежде всего обусловливается требованіемъ, чтобы изучалась она какъ историческое событіе, корни котораго теряются въ глубинѣ предшествовавшихъ вѣковъ, ходъ, характеръ и цѣль котораго опредѣляются ходомъ и свойствомъ всей исторіи французскаго народа. Только когда будетъ достаточно выяснена вся связь между революціей и произведшей ее исторіею, можно будетъ съ нѣкоторою увѣренностью опредѣлить вліяніе второстепенныхъ ея элементовъ, которые давали ей извѣстный историческій колоритъ, и взвѣсить значеніе тѣхъ болѣе или менѣе случайныхъ обстоятельствъ, которыя видоизмѣняли основной ходъ революціи. Только тогда можно будетъ съ достаточною объективностью оцѣнивать идеи, стремленія и всю индивидуальную дѣятельность вождей и жертвъ революціи, можно будетъ судить о настоящихъ причинахъ успѣха и гибели той или другой партіи, — снимать осужденіе, произносить приговоры и взвѣшивать мѣру личной отвѣтственности.

Итакъ, научная постановка исторіографіи французской революціи зависитъ отъ сознанія тѣсной связи между этимъ событіемъ и предшествовавшей ему исторіей. А этому сознанію чрезвычайно мѣшало укоренившееся глубоко убѣжденіе, что революція была полнымъ разрывомъ съ прошлымъ, что Франція послѣ 1789 года не представляетъ ничего общаго съ Франціей при старой монархіи. Такое убѣжденіе сложилось не только подъ впечатлѣніемъ страшныхъ потрясеній и коренныхъ перемѣнъ, послѣдовавшихъ во всей Европѣ вслѣдъ за переворотомъ 1789 года, но было главнымъ образомъ слѣдствіемъ того энтузіазма, который воодушевлялъ и самихъ дѣятелей французской революціи, и ихъ современниковъ. Благодаря этому энтузіазму, охватившему съ такою порывистой силой такую обширную массу людей различныхъ классовъ и національностей, на французскую революцію стали смотрѣть, какъ на источникъ обновленія и новой жизни — не только для Франціи, но и для всего человѣчества. Этотъ взглядъ раздѣляли съ французами многіе изъ политическихъ противниковъ ихъ; вспомнимъ слова, сказанныя уже немолодымъ въ то время Гёте прусскимъ офицерамъ въ критическій день отступленія прусской арміи передъ революціонными войсками у Вальми: «Сегодня начинается новая эра для человѣчества; вы, господа, можете сказать, что присутствовали при ея зарожденіи».