Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

В стихотворении, сочиненном во время осеннего пира в усадьбе принца Нагая по случаю возвращения на родину послов из Силла, сад принца прямо уподобляется обиталищу бессмертных даосов («Кайфусо», № 90).

Таким образом, искусственно воссозданные в саду принца природные условия настолько хороши, что автор отрицает необходимость переселения куда-нибудь еще. В самом деле: в саду принца есть и очищающая роса, и продлевающие жизнь хризантемы с сосной. Их употребление с помощью взгляда позволяет приблизиться к дракону и фениксу. Это почетно и само по себе, но, кроме того, эти создания служат надежной защитой от любых вредоносных влияний.

Как это нам известно из других культурных традиций, жилище воспринималось как элемент, конституирующий личность. Показательно, что в Японии такую роль может играть сад. Он является неотъемлемой частью человека и его отражением, он запечатлевает хозяина и разделяет его судьбу. В стихотворениях «Манъёсю» (№ 167–193), оплакивающих наследного принца Кусакабэ (Хинамиси, 662–689), едва ли не главным объектом, который ассоциируется с покойным, является дворец и пруд с устроенным в нем островом (т. е. основная часть сада, именно поэтому для обозначения сада столь часто использовалось слово «сима» – остров). Сам дворец при этом называется Сима-но Мия (Островной дворец), он был основан еще Сога Умако. В одном стихотворении говорится: «Когда посмотришь на Ваш остров (сад), не остановить потоки слез» (№ 178). Другое гласит: «Взглянешь на камни на Вашем острове – заросли травою, которой раньше не было» (№ 181).

В отличие от «настоящей» природы, которая обладает независимой от человека полноценной жизнью, предоставленный самому себе сад деградирует, зарастает травой, что является свидетельством деградации самого хозяина. Крайним случаем деградации является смерть. Проходя мимо дома скончавшегося хозяина, близкий ему человек отмечает, что сад одичал (признаком этого являются разросшиеся метелочки мисканта), и слагает такое стихотворение:

Ранние письменные источники содержат лишь фрагментарные сведения об устройстве садов. Первое известное нам теоретическое осмысление садового искусства содержится в сочинении Татибана-но Тосицуна (1028–1094). Он принадлежал к высшей аристократии, был внуком Фудзивара Митинага и сыном влиятельнейшего политика Фудзивара Ёримити (992–1074), но его взяли в семью Татибана в качестве приемного сына. Тосицуна служил начальником отдела, занимавшегося строительством и ремонтом дворца (сюри-но дайбу). Свои соображения о разбивке садов Тосицуна изложил в середине XI в. В период Камакура трактат был известен как «Тайная книга садов» («Сэндзай хисё»). В XVII в. трактат назвали «Сакутэйки» («Записи об устройстве садов»). Под этим названием сочинение известно и сегодня. Оно дает нам достаточно полное представление не только об устройстве садов, но и об их «идеологии» [212]. В этом трактате нашли отражение и некоторые буддийские представления, но в своей основе его содержание определяется геомантическими идеями, восходящими к более раннему периоду и прочно вошедшими в традицию.

Ко времени написания трактата высшие аристократы проживали в одноэтажных усадьбах, имевших обобщенное название «спальные дворцы» (синдэн-дзукури). Участки имели квадратную форму (мерой площади служил 1 квадратный тё, т. е. квадрат 120 на 120 м), были окружены глинобитной стеной, покрытой двускатной крышей. На востоке, западе и севере имелись ворота. Парадными считались восточные или западные ворота. Главное жилое помещение (синдэн) возводилось в северной части усадьбы. Вход в главное помещение находился с южной стороны здания. От главного здания по направлению к югу отходили крытые галереи, которые соединяли главное здание с другими строениями. Сад с прудом (в пруду непременно имелся остров), ручьями и деревьями располагался в южной части усадьбы. Таким образом, усадьба в своих общих чертах строилась в соответствии с теми же самыми геомантическими принципами, что и столица, окруженная с трех сторон горами и реками, протекавшими к югу от нее. Для строительства столицы, однако, специально подыскивали подходящее природное место, усадьба же была делом целиком рукотворным.