При визитах императора в Синсэнъэн он часто распоряжался слагать стихи на китайском или японском языке. Это была вполне «практическая» мера, призванная поддержать (восстановить) баланс природных сил, вознести им хвалу, умилостивить. Сам император выступал главным зачинщиком такого дискурса. Во время пира, посвященного опадающим цветам (сакуры или сливы), император Сага сочиняет длинное стихотворение на китайском языке, помещенное в антологии «Рёунсю» (№ 3). В этом стихотворении он восхищается красотой и ароматом сакуры в полном цвету, констатирует, что избежать опадания цветов невозможно, но не стоит страшиться этого. Сакура зацвела утром и опадет вечером, но все присутствующие успевают получить удовлетворение от наблюдения за этим процессом. Этот процесс естествен, а потому следует радоваться ему. В ответном стихотворении его царедворец соглашается с государем и утверждает, что пир проводится в подходящее время – теперь на деревьях появятся листья.
Там же, в саду Синсэнъэн, могли провозглашаться указы. Так, император Хэйдзэй отдает там распоряжение о возобновлении праздника хризантем, временно упраздненного ввиду того, что ранее 9-я луна была объявлена месяцем поминовения матери императора Конин. В этот же день стали устраивать и состязания лучников [209].
В отличие от более поздних средневековых садов, которые подверглись сильнейшему буддийскому влиянию и осмыслению, в древней Японии сад имел почти исключительно китайские натурфилософские коннотации. Показательно, что в саду Синсэнъэн проходят дискуссии вовсе не на буддийские темы. В качестве составной части ритуала почитания Конфуция там в присутствии императора обсуждают «Весны и осени» и книги, посвященные церемониальности в их конфуцианском понимании («Чжоу-ли», «Лицзи» и др.) [210]. Что до буддийских священников, которых приглашал к себе император, то их мероприятия проходили обычно в дворцовых помещениях, сад как бы «не принимал» их за своих.
Тем не менее сад Синсэнъэн все-таки оказался связан и с буддизмом. Речь, правда, идет не о теологических дискуссиях, а о ритуальном воздействии на природу. В записи буддийской хроники XIV в. «Гэнко сякусё» за 824 г. (1-й год Тэнтё) сообщается: в разгар страшной засухи в саду было устроено своеобразное состязание по вызыванию дождя между монахами Кукаем из Восточного храма (Тодзи) и Сюбином из Западного храма (Сайдзи). Моления Кукая оказались более успешными, пролился дождь. Сад располагался рядом с Восточным храмом, и после описанного случая моления о вызывании дождя стали часто проводить в Синсэнъэн. Стихи, сочиненные в саду, воспевали идеальную и упорядоченную природу. Поэтому и выбор сада как места для проведения молений о приведении природы в такое состояние не может считаться случайностью. В 863 г. в саду Синсэнъэн был впервые проведен буддийский ритуал избавления от болезней (горёэ), который затем проводился там с завидной регулярностью.
Имеется достаточно много свидетельств (как письменных, так и археологических) о существовании в Нара и Хэйан частных садов в усадьбах. Эти сады были необходимым элементом среды частного обитания. Разумеется, они были намного меньше по размеру, чем сады императорские, но тем не менее обладали похожими функциями: оберегали хозяина, продлевали жизнь, очищали, структурировали социум. Известно, что в таких садах содержали журавля – птицу, на спине которой путешествуют бессмертные даосы. На пирах пили вино и слушали игру на кото, т. е. предавались занятиям, которые те особенно любили. В усадьбе принца Нагая (684–728) имелся пруд, на территории усадьбы обнаружены мокканы (деревянные таблички, которые использовали для нанесения надписей), из которых явствует, что в усадьбе содержали журавлей, изготавливали кото [211].
Состязание между Кукаем и Сюбином по вызыванию дождя
Жизненное пространство аристократа моделировалось таким образом, чтобы оно как можно больше походило на условия жизни отшельника-даоса, который пребывает среди гор и вод, делящихся с ним своей энергетикой. Кроме того, в саду произрастали растения, дарующие долголетие (в первую очередь это сосна и хризантема). Придворные, как правило, были слишком заняты служебными и личными делами, чтобы в действительности уходить в горы. Однако идеал жизни на природе (хотя бы и в старости) все равно присутствовал в их сознании. Хроники неоднократно сообщают о прошениях об отставках, в которых чиновники высказывают пожелания провести остаток дней среди «гор и потоков», однако в реальности это удавалось далеко не всем. Поэтому они создавали сады, которые представляли собой модель тех природных условий, которые удовлетворили бы самого взыскательного даоса.
Читать дальше