Михаил Полиевктов - Николай I. Биография и обзор царствования с приложением

Одновременно с должностью генерал-инспектора инженерной части великий князь занимал более скромный пост – командира одной из гвардейских бригад, а несколько позднее – 2-й гвардейской дивизии [16] Назначение Николая Павловича командиром 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, в которую входили в то время полки лейб-гвардии Измайловский и Егерский, последовало 27 июля 1818 г., через год после его назначения генерал-инспектором по инженерной части. 11 мая 1821 г. командование над 1-й гвардейской дивизией принял Паскевич. Одновременно с этим, однако, командующий гвардейским корпусом кн. И.В. Васильчиков вышел в отставку, что стояло в связи с известным волнением в Семеновском полку, а гвардейский корпус получил повеление (еще 11 апреля т.г.) выступить в Вильну. Командиром корпуса был назначен ген.-ад. Ф.П. Уваров, но так как он оставался в Петербурге, то командование корпусом было возложено по старшинству на Паскевича. В свою очередь Паскевич передал командование своей дивизией великому князю Николаю Павловичу. В 1825 г. произошло перераспределение гвардейских полков по дивизиям. Л.-гв. Измайловский полк вместе с л.-гв. Павловским и л.-гв. Саперным батальоном составил 3-ю гвардейскую бригаду; в 4-ю бригаду вошли л.-гв. Егерский и л.-гв. Финляндский полки. Обе эти бригады составили теперь 2-ю гвардейскую дивизию, командование которой было поручено Николаю Павловичу. .

Деятельность Николая Павловича как бригадного генерала имеет, конечно, гораздо меньше общего значения, чем его деятельность в должности генерал-инспектора [17] В связи с деятельностью Николая Павловича как бригадного командира стоит, между прочим, учреждение Школы гвардейских подпрапорщиков. Эта школа, утвержденная императором Александром 9 мая 1823 г., возникла из частного опыта Николая Павловича, находившего, что молодые люди поступают в полки недостаточно подготовленными, и с этой целью организовавшего в 1822 г. под своим личным наблюдением обучение подпрапорщиков вверенной ему бригады. . Эта деятельность имела зато большое значение для него лично, так как ставила его лицом к лицу с тогдашним гвардейским офицерством как раз в те годы, когда среди этого последнего началось уже политическое брожение. Отношения, установившиеся теперь между великим князем и гвардейским офицерством, во многом помогают уяснить как ту позицию, какую занял Николай Павлович в 1825 году, когда встал вопрос о престолонаследии, так и ту оценку, какую встречала его личность в известных кругах русского общества.

Вступив в должность бригадного командира, Николай Павлович, как это видно из его собственных записок, старался поднять во вверенной ему части дисциплину, сильно порасшатавшуюся вообще, по его мнению, в войсках после возвращения армии из Франции. По существу, в своем командовании он, по общим отзывам, придерживался тех же начал по преимуществу фронтовой выучки, которые возобладали к этому времени в нашей армии и которые вызывали резкое на себя нарекание со стороны боевых генералов александровского времени, как, например, Ермолова, и даже – в то время еще – со стороны Паскевича. Будучи очень требователен, Николай Павлович, как и его младший брат Михаил, часто бывал резок и недостаточно сдержан, обнаруживая при этом крайне мелочную придирчивость. На этой почве у него постоянно происходили столкновения и неприятные истории с сослуживцами и подчиненными.

Приведенный выше отзыв о Николае Павловиче Ф. Вигеля, при всей своей субъективности, отражает действительное отношение к нему офицерства, а через это последнее – и других кругов общества. Интересно, с другой стороны, отметить, что сам Николай Павлович уже в то время в отдельных проявлениях нарушения дисциплины усматривал нечто большее, чем простую распущенность, истолковывал протест против фронтовой муштры как симптом более серьезной оппозиции, подмечал в этом связь с тем недовольством, которое распространялось в обществе, и как бы вел с нарастающим движением определенную борьбу. В собственных записках Николая Павловича читаем: «По мере того как я начал знакомиться со своими подчиненными и видеть происходившее в других полках, я возымел мысль, что под сим, т.е. военным распутством, крылось что-то важное, и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренне усердных и знающих, на добрых малых, но запущенных и на решительно дурных, т.е. говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных; но сих-то последних гнал я без милосердия и всячески старался от оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь через все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние сказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми неприятностями, которыми удаление их из полков мне оплачивалось». Оставляя в стороне ту личную оценку назревающего движения, которая ясно сквозит в этих словах великого князя, мы не можем отказать ему в верном понимании внутренней связи между теми явлениями, которые ему приходилось наблюдать.