Филипп Сэндс - Восточно-западная улица. Происхождение терминов геноцид и преступления против человечества

Швельб также знал о том, что Лаутерпахт и по-человечески не слишком добро относится к Лемкину. Не то чтобы между ними был антагонизм – Лаутерпахт, несомненно, ценил «напор, идеализм и искренность доктора Лемкина». Это похвальные, однако малозначащие слова. Кембриджский профессор не видел в бывшем польском прокуроре подлинного ученого, человека с серьезными интеллектуальными способностями, а для него это было важно. Лаутерпахт и Швельб пришли к единому мнению: нужно «урегулировать отношения» между преступлениями против человечества и геноцидом в пользу первой концепции. Урегулировать – то есть промолчать. Лучше всего трибуналу больше не упоминать слово «геноцид».

Никласу Франку было в сентябре 1946 года семь лет – достаточно, чтобы уловить тревожную атмосферу, царившую в доме в последние недели перед вынесением приговора. В сентябре его свозили в Нюрнберг, и мальчик впервые за год с лишним увиделся с отцом. Об этом визите у него сохранилось отчетливое, но без сантиментов воспоминание.

К тому времени семейство Франка осталось без средств к существованию и как могло добывало провизию и сведения о ходе процесса. Бригитта, практически не имевшая связи с мужем, общалась с баварским журналистом, который каждый вечер подводил итоги заседания на германском радио.

– Мы слушали его каждый вечер в семь часов, – припоминал Никлас.

Время от времени журналист наносил им визит, иногда приносил шоколад – редкое лакомство для детей, а в обмен старался получить какие-то крохи информации для своей радиопрограммы. Никласу запомнилась одна подробность: журналист был евреем.

– Мать писала отцу в тюрьму: «Мне нравится этот Гастон Ульман, я бы хотела, чтобы он навестил тебя в тюрьме» {641} 641 Гастон Ульман (Вальтер Ульман, 5 января 1898 – 5 мая 1949) – журналист, радиоведущий, см. Maximilian Alexander. Das Chamäleon . R. Glöss, 1978. .

Никлас посмеялся над этой дикой идеей.

– А дальше она писала: «Он еврей, но мне кажется, он не лишен сердца». – Никлас выдержал паузу. – Вот что она писала. Можете себе вообразить? «Он не лишен сердца». Нюрнбергский процесс близился к завершению, моя мать слушала радио и знала обо всех совершенных немцами преступлениях, и все же была способна такое написать.

Он покачал головой.

– Немыслимо! – И снова пауза.

– Моего отца следовало судить, это было совершенно правильно. – От этой уверенности Никлас не отступался никогда.

В апреле, когда Франк произносил свою речь на суде, он хотя бы отчасти признал за собой вину.

– Это было правильно, однако было ли это искренне? – Никлас так и не избавился от сомнений, тем более что в августе его отец вновь изменил свою позицию. – Подлинный его характер обнаружился в повторном заявлении, – беспощадно подытожил Никлас: главная черта его отца – слабость.

В сентябре вся семья отправилась в Нюрнберг. Никлас показал мне фотографию: мать в крупной черной шляпе, черном плаще, из-под которого виднеется юбка, птичьи ножки, на лице улыбка – Бригитта куда-то поспешно ведет его и сестру.

– Думаю, это было 24 сентября. Мама повела меня; нас, детей, было пятеро. Мы вошли во Дворец правосудия, в большой зал, длиной метров двадцать, наверное. По правую сторону были окна, в другом конце зала я увидел и узнал Геринга с его родными. Мы сели, мама усадила меня на колени, мы говорили с отцом сквозь стеклянное окно с маленькими дырочками.

Как держался тогда его отец?

– Он улыбался, старался выглядеть бодрым. И я запомнил, что мой отец мне солгал.

То есть?

– Он сказал: «Еще два-три месяца, и мы отпразднуем Рождество дома, в Шлирзее, и мы будем снова все вместе и очень счастливы». Я подумал: зачем же он лжет? Я же слышал в школе, знал от товарищей, к чему все идет. Нельзя лгать семилетке, это запоминается на всю жизнь.

До приговора оставалась неделя. По воспоминаниям Никласа, он не сказал отцу ни слова. Ни одного.

– Я не попрощался с ним. Свидание продолжалось минут шесть-семь, не больше. Мы не плакали. Но мне было очень грустно. Грустно от того, что он мне солгал. Не сказал правду о том, что с ним на самом деле может произойти. Грустно от того, что нам предстояло.

Приговор был вынесен чуть позже, чем ожидалось, – через неделю после визита семьи Франков. Чтение заняло два славных, золотых осенних дня, 30 сентября и 1 октября. В городе усилили меры безопасности, прибавилось танков вокруг Дворца правосудия. Был строго ограничен вход в битком набитый судебный зал.