Филипп Сэндс - Восточно-западная улица. Происхождение терминов геноцид и преступления против человечества

В начале декабря Робби провела пять дней в зале № 600. Этот зал был просторнее привычных ей английских судов, необычным показался и перевод с помощью наушников. И сплошь мужчины – все судьи до единого, все подсудимые, все обвинители. Женщины – только стенографистки и переводчицы (одну, с пышными светлыми волосами, судьи именовали «страстной копной сена»), да немногие среди журналистов и литераторов.

Обвиняемые показались ей «запоминающейся компанией». Геринг выделялся – он этого и хотел, несомненный лидер. Гесс «бросался в глаза» своим «чрезвычайно странным» поведением, в том числе непрерывными причудливыми гримасами. У Кальтенбруннера «длинное узкое лицо, с виду очень жестокое». Йодль «казался приятным», его начальник Вильгельм Кейтель «выглядел как генерал, как вояка». Франц фон Папен «смотрелся очень неплохо». О Риббентропе много писали в лондонских газетах, потому что его имя было узнаваемым. Ялмар Шахт выглядел «достойно и опрятно». Альберт Шпеер? «Просто поразительный» самоконтроль, умение держаться. Штрейхер? «Совершенно жуткий, – с улыбкой ответила Робби Дандас. – Он выглядел жутко, все в нем было жутким».

А Франк? Да, она помнила Ганса Франка, в темных очках. Он казался незначительным, был погружен в себя. В ту пору в британской прессе была опубликована зловещая карикатура на Франка, нарисованная Дэвидом Лоу {519} 519 David Low. Low’s Nuremberg Sketchbook No. 3 // Evening Standard , 14 December 1945. Доступно по адресу: www.cartoons.ac.uk/record/LSE1319. , напомнила мне Робби. Сам Лоу признавал, что мнения насчет того, кому следует присвоить звание «самого омерзительного из присутствующих», расходятся, но лично он без колебаний проголосовал бы за Франка, «палача Варшавы». Прилипшая к губам Франка улыбочка и постоянное тихое бормотание тоже могли повлиять на выбор карикатуриста.

– Это он все время плакал? – вдруг переспросила Робби, и я вспомнил, что другие тоже упоминали о слезах Франка. Да, сказал я. Робби присутствовала в суде в тот день, когда показывали фильм о Гитлере, и тогда разрыдался даже Риббентроп и с ним все прочие.

Моменты чистого кошмара живо сохранились в ее памяти. Робби припомнила показания женщины – комендантши Дахау, той самой, которая «делала абажуры из человеческой кожи». Робби слегка покачала головой, словно пытаясь стряхнуть это наваждение, голос ее сделался едва слышным.

– Большую часть времени следить за процессом было скучно, а потом что-то случалось – и меня настигал ужас.

Она остановилась на полуслове.

– Это было чудовищно…

Зачитывали вслух пассажи из отчета Штроопа Франку под заголовком «Варшавского гетто больше нет».

Сидя на галерее для публики, Робби слушала и это, и строки из дневника Франка: «Тот факт, что мы приговорили 1 200 000 евреев к голодной смерти, следует упоминать лишь мимоходом» {520} 520 Trial of the Major War Criminals , 3:551. . Она слышала эти слова. Она видела человеческую кожу, содранную, как сказали, с тел умерших в Бухенвальде. Она помнила разговор о том, как татуировки впечатывались в еще живую плоть.

Эти свидетельства произвели глубокое впечатление на Робби Дандас, впечатление, которое не изгладилось и спустя семьдесят лет.

– Я ненавижу немцев, – внезапно, совершенно неожиданно заявила она. – Всегда их ненавидела.

Потом что-то вроде раскаяния проступило на ее спокойном лице.

– Мне так жаль, – сказала она очень тихо, я едва разобрал слова. – Но я не смогла их простить.

А что Лемкин? Два месяца уже шел процесс, который вроде бы начинался вполне благоприятно для утверждения дорогих Лемкину идей, – и теперь казалось, что все его усилия пошли прахом. В первый день, к полному удовлетворению Лемкина, о геноциде упоминали французский и советский прокурор, вслед за ними американцы говорили о тех же преступлениях, однако избегали использовать его термин. Лемкина постигло разочарование: ни в ноябре, ни в декабре – за тридцать один день заседаний – слово «геноцид» не прозвучало ни разу.

Лемкин следил за процессом из Вашингтона: команда Джексона старалась держать его подальше от Нюрнберга. Мучительно было читать ежедневные протоколы, поступавшие в Комиссию по военным преступлениям, где Лемкин служил консультантом, читать журналистские отчеты – и нигде не обнаруживать термин «геноцид». Возможно, причиной тому были сенаторы из южных штатов: они давили на Джексона и его команду, страшась отзвуков, которые обвинение в геноциде могло бы иметь в местной политике, у коренных американцев и у чернокожих.