Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Сосибий струсил и бежал из дворца, решив подумать над сложившейся ситуацией дома. Там решимость вернулась к нему, и он собрался подделать завещание Филопатора, в котором тот якобы назначал его самого, Агафокла и Агафоклею защитниками своего наследника Эпифана, единственного ребенка Филопатора и Арсинои, и регентами до тех пор, пока юный царь не достигнет совершеннолетия. Он понимал, что до этого никому не следует знать о смерти Филопатора, а врагов нужно подкупить или запугать, заставив покинуть Александрию. Сосибий разделил сферы ответственности. Агафокл должен был избавиться от надоедливых противников, сам он взял на себя написание завещания, которое даже самый придирчивый писец сочтет подлинным. Агафокл начал с Тлеполема, в руках которого находилась царская печать.

Он сообщил ничего не подозревающему Тлеполему о смерти царя, пересказал ему содержание завещания и попросил держать этот разговор в тайне. Затем Агафокл намекнул, что если Тлеполем хочет обрести новые лавры на военном поприще, то у него есть такая возможность. Царь хотел снова завоевать Сирию и назначил Тлеполема главнокомандующим, а Сосибий позволил другим понять, что поход состоится. Вояка не задавал вопросов. Охваченный жаждой снова искупаться в славе, он вернул Сосибию царскую печать и отправился в Пелусий. Провернуть все остальное было несложно. Заговорщики сделали так, что новость о готовящемся походе в Сирию стала общеизвестной, и людей достаточно могущественных или подозрительных для того, чтобы усомниться в подлинности завещания, убедили взять на себя различные полномочия. Самый опасный из их противников, Скопас, поехал на Пелопоннес, чтобы там навербовать наемников; Филамон стал наместником в Киренаике; александрийский градоначальник Птолемей возглавил посольство, отправившееся в Македонию, а его брат был направлен с той же миссией в Рим. В это время Агафокл и его сестра Агафоклея распространяли слухи о том, что Филопатор слег в постель после более тяжелого, чем обычно, запоя, а Сосибий сосредоточился на написании фальшивого завещания.

Когда троица закончила с делами, по городу разъехались глашатаи, призывавшие македонян и греков прибыть во дворец и послушать официальное объявление. Двор перед дворцом наполнился людьми, а воздух – слухами. Говорили, будто Тлеполем уехал на войну, а Сосибий овладел царской печатью, но пока еще никто не произнес ни слова о смерти царя. Разговоры прекратились, как только Агафокл поднялся на помост. На протяжении какого-то времени он стоял молча. Его губы дрожали, а мышцы лица резко дергались. Затем он приподнял уголок своего плаща, чтобы стереть слезу, бежавшую по его щеке, после чего, запинаясь, сообщил о смерти царя и царицы и объявил, что настало время всеобщего траура. После этого Агафокл наклонился и забрал у сестры мальчика – наследника престола, надел на его голову царскую диадему и вытянул вперед руки, не отпуская при этом малыша, чтобы люди могли посмотреть ребенку в лицо, а затем стал ждать привычных криков.

Однако во дворе воцарилась тишина. Сбитые с толку и не понимавшие, чему верить, люди молчали. Растерянный Агафокл спешно вернул наследника престола сестре, зачитал текст поддельного завещания и призвал всех македонян и греков оставаться преданными новому правителю и регентам. Никто так и не произнес ни слова, и Агафокл продолжил действовать по сценарию. Он достал две серебряные урны и, держа их в руках, громко воскликнул: «В эти урны помещен прах царя Птолемея и царицы Арсинои!»

Это был конец спектакля. Брат и сестра ушли во дворец, а люди разделились на группы, чтобы обсудить услышанные ими новости. Языки снова развязались, и александрийцы открыто спрашивали соседей, верят ли они в правдивость слов Агафокла. «Умерли ли царь и царица своей смертью, или кто-то им в этом помог? – спрашивали люди. – Честно или обманом Сосибий заполучил обратно царскую печать?» Уверенно ответить на эти вопросы не мог никто, и люди перешли к обсуждению регентства. Они признавали, что само по себе оно необходимо, но не были уверены в правильности того, что царская власть окажется в руках нечестного сановника, падшей женщины и развратного мужчины.

Как только раздались эти слова, люди успокоились. Одно дело – критиковать низвергнутых фаворитов, но провоцировать регентов, в руках которых находится царская печать, – занятие гораздо более опасное. Несколько граждан Александрии отправились в Пелусий, чтобы рассказать о своей обеспокоенности Тлеполему, но большинство осталось дома, опасаясь, что неосторожные слова могут вызвать подозрение, и надо сказать, что последние поступили более мудро. Везде рыскали шпионы, и с людьми, о которых говорили, будто они критиковали регентов, не церемонились. Агенты дворца набрасывались на преступников, а Агафокл приказывал казнить несчастных.