Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Для того чтобы скоротать время в ожидании приезда брата и сестры, Цезарь стал осматривать город. С тех пор как за шестьдесят лет до этого Александрию посетил Сципион Африканский, она еще больше разрослась и разбогатела. Число храмов и общественных зданий заметно увеличилось, как и численность населения, ставшего еще более разношерстным. Казалось, будто жители каждого района говорят на языке, отличном от использовавшегося их соседями. Официальным языком оставался греческий, на нем же велись деловые переговоры и составлялись документы, но чаще всего в городе слышалась египетская речь. Цезарь неспешно прогуливался по оживленным городским улицам. Та искренность, с которой этот высокий и красивый человек приветствовал прохожих, и его изысканные манеры не могли не вызывать у окружающих уважение и восхищение. Одевался он очень скромно – в тогу, по краю которой шла полоса пурпурного цвета, олицетворявшая его принадлежность к сословию всадников, неплотно подпоясанную на талии. Единственным украшением, которое он носил, был перстень с изображением Венеры Победоносной, символизировавший его принадлежность к патрициям.

В городе не было закоулка, а в порту – причала, который Цезарь не изучил бы. Он часами стоял у кромки воды, наблюдая за тем, как на корабли грузят зерно. Этот нехитрый процесс заставлял его задуматься о Республике и о снабжении ее населения продовольствием, вопросе, занимавшем умы консулов и сенаторов на протяжении жизни более чем одного поколения. С каждым годом проблема становилась все более сложной, а ее решение – труднодостижимым. Разоренная продолжительной гражданской войной Италия больше не могла кормить своих жителей. Земля становилась все менее пригодной для обработки, а урожая, полученного крестьянами, едва хватало на удовлетворение их собственных потребностей. В Риме голод удавалось сдерживать благодаря дорогостоящим закупкам зерна и его бесплатной раздаче богатыми государственным служащими. Но так не могло продолжаться вечно. Римляне нуждались в более решительных мерах. Такой практичный человек, как Цезарь, понимал, что решением проблемы может стать расширение территории, а именно присоединение к Республике новых земель, где в изобилии растет зерно, а такая богатейшая житница, как Египет, подходит для этого как нельзя лучше.

Покинув причал, Цезарь мог бы направиться в Мусейон и библиотеку. В первом из этих двух знаменитых зданий он мог бы обсудить проблемы философии и истории, а во втором – поделиться своим мнением о том или ином тексте. Он был достаточно образован для того, чтобы говорить на одном языке с учеными и давать писателям воодушевлявшие их советы; умел говорить и писать изящно и непредвзято. «Кого из ораторов, занимающихся исключительно ораторским искусством, вы предпочтете Цезарю?» – спрашивал Корнелий Непот своих читателей. Сам Цезарь давал честолюбивым писателям следующий совет: «Избегайте странного и незнакомого мира так же, как вы избегаете скалу». Однако дискуссии с учеными были пустой тратой времени – на протяжении многих лет Мусейон не порождал уникальных мыслителей или писателей, а второсортные философы Цезаря не интересовали.

Возможно, для философии и наук просто наступило неподходящее время, и Цезарь предпочитал бродить по храмам и городским общественным зданиям, наслаждаясь воздушной изысканностью одних и великолепием других. К числу последних относилось прекрасное святилище Сераписа, расположенное в квартале Ракотис. Стоя на незначительном расстоянии от храма, Цезарь с любопытством разглядывал многочисленную толпу людей, пришедших, чтобы принять участие в обряде поклонения божеству, казавшемся римлянину довольно необычным. Верховный жрец, встав лицом к толпе, одной рукой разбрызгивал воду, а в другой, протянутой вперед, держал чашу, в которой горело пламя. Вода и огонь символизировали реку и солнце, силы, участвовавшие в процессе творения. В такие моменты Цезаря охватывало острое желание узнать о загадочном Египте как можно больше, проплыть по Нилу от устья до истоков, очутиться в лесах Эфиопии. Но эти мысли быстро исчезали: близилась зима, и, выполнив свои обязанности консула, Цезарь должен был вернуться в Рим.

Римлянин стал испытывать некоторое беспокойство. Ни от юного царя, ни от его сестры вестей не было, а Феодот так и не вернулся из Пелусия. К тому же Цезарь знал о недовольстве, разгоравшемся в Александрии. Слишком часто его ликторам приходилось расталкивать людей, чтобы расчистить ему путь. Легионеры, которые вели себя очень тихо, повсюду вынуждены были сталкиваться в лучшем случае с оскорблениями, да и сам Цезарь нередко испытывал на себе нежелание местных жителей проявлять в отношении него учтивость. Предчувствуя недоброе, он удвоил свою охрану и вызвал подкрепление из Малой Азии. Это было весьма благоразумно, ибо жители Александрии все больше ожесточались и уже открыто спрашивали, сколько им еще придется кормить незваных гостей. Они полагали, что у любого гостеприимства должны быть границы, за которые Цезарь в любой момент мог переступить.