Дмитрий Прусаков - Раннее государство в Древнем Египте

Действительно, староегипетские гробничные интерьеры отдавали предпочтение сценам частной жизни в пределах "домов собственных", которую знать намеревалась вести и в потустороннем мире. В то же время хотя изображения-описания государственной служебной деятельности в гробницах сановников Старого царства чрезвычайно редки [ Перепелкин 1988б ], вельможам на этом основании не припишешь стремления провозгласить свою обособленность от фараонов. Староегипетская знать, словно придерживаясь табу на информацию о своей роли в строительстве пирамид, при этом охотно и не без гордости сообщала о щедрой царской помощи людьми, материалами и транспортными средствами при возведении гробниц для нее самой. Так, жизнеописание царе-дворца Уни повествует о доставке для него из каменоломен готового каменного гроба и каких-то других частей усыпальницы по личному царскому распоряжению и царским же судном, ведомым казначеем бога (царя) [ Urk. I , 99–100]. Номарх Джау изобразил в своей гробнице сцену перетаскивания в нее на салазках массивного деревянного саркофага (?) совместно людьми номаршей плоти (т. е. его собственными — dt ) и царскими (государственными) работниками данной области [ Davies 1902 , pt. 2, pl. VII]. Царские ("нутряные" — от hnw [ Перепелкин 1988б ]) каменотесы трудятся бок о бок с камне делам и "дома собственного" на изображении в гробнице областеначальника Иби [ Davies 1902 , pt. 1, pl. XVI], вероятно, обустраивая именно ее. Еще один владелец гробницы, царевич Нианхсехмет, оставил надпись, в которой похвалялся, что фараон не только повелел вытесать, привезти из каменоломен, установить и даже раскрасить для него гробничные ложные двери, но и почтил некоторые работы своим личным присутствием [ Urk. I , 38–39].

Принципиально, что в такого рода источниках порой явственно звучат самоуничижительные нотки, которые лишь подчеркивают признательность удостоившихся высочайшей милости ее дарователю — царю. Например, в упомянутой нами надписи Уни этот важный сановник и воевода едва ли не раболепствует, называя себя bk [ Берлев 1972; Перепелкин 1988б ], и уверяет, что фараон, снабдивший его усыпальницу белокаменным саркофагом и другими конструктивными деталями, не был еще столь благосклонен ни к кому из своих "слуг" При этом, казалось бы, во всех подобных случаях за завесой придворного этикета вырисовывается некий "рыночный" эпизод: вельможи подтверждают, что получили от царя надлежащее вознаграждение за верную службу [ср.: Берлев 1978 ]. Более пристальный взгляд, однако, удерживает от лобовой трактовки участия фараонов в сооружении вельможеских гробниц в контексте заурядного расчета работодателя с работниками.

Рассмотрим переведенную и проанализированную Ю. Я. Перепелкиным гробничную надпись царедворца времен IV династии по имени Мерихуфу, рассказывающую о "сотворении" украшенной ею гробницы царем Менкаура, у которого Мерихуфу был "в чести" [ Перепелкин 1988б , с. 119–120]. Последнее обстоятельство, как ни странно, не освободило хозяина дарованной усыпальницы от обязанности расплатиться с сооружавшими ее мастерами Большого Дома: Мерихуфу признаётся, что "умиротворил", т. е. достойно вознаградил, царских строителей за выполненную работу. Если на основании некоторых источников иногда и может сложиться впечатление, что вклад староегипетских фараонов в строительство гробниц сановников — своего рода жалованье государственным людям за безупречную службу, то приведенный пример, пожалуй, в состоянии эту иллюзию развеять. В самом деле, разве не абсурдно требовать от кого бы то ни было оплатить награду за некогда им же оказанную услугу?

Все станет на свои места, лишь только мы отрешимся от попыток толкования древнеегипетских реалий в духе рационализма современных общественно-экономических отношений и посмотрим на проблему в ракурсе архаического дарообмена, переосмысливая обращавшиеся между фараоном и знатью материальные ценности и ритуально-трудовые услуги как дары, которые нуждались в возмещении — всякий раз, независимо от числа дарственных актов с той или другой стороны.

В связи с этим обращают на себя внимание некоторые обстоятельства взаиморасчетов строителей гробниц с вельможами. Последние в соответствующих надписях довольно часто заявляют о том, что щедрость их воздаяния мастерам побуждала тех славить бога ( ntr ) [см., н-р: Hassan 1936 , р. 173; 1941, р. 16; Urk. I , 70; 271] [19] Хвалимый бог здесь — принципиально важная деталь, которая была учтена переводами Ю. Я. Перепелкина [ Перепелкин 1988б ], но опускалась редакцией О. Д. Берлева, сводившего выражения вроде "славить для (за) меня бога" просто к "благодарить меня [ Берлев 1978 ]. Какой бог при этом имелся в виду, надписи не уточняют, хотя вряд ли что-то мешало в случае необходимости конкретизировать, кому именно возносились хвалы. Если этого не делали, то не потому ли, что всем и так было понятно, о ком идет речь? Иными словами, не был ли этим благодаримым богом сам царь?