Денис Хрусталёв - Ледовое побоище в зеркале эпохи [Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере]

Эта стратегия во многом предопределила характер отношений католического епископата к православному духовенству и, в частности, сохранение за православными патриархами довольно широкой автономии при условии их обязательного подчинения Папскому Престолу. В пункте 5 соборных постановлений, озаглавленном «О достоинстве патриархов», говорится следующее: «Возобновляя древние привилегии для патриарших престолов с одобрения Святого Вселенского собора мы постановляем, чтобы после Римской Церкви, которая после Бога занимает первое место над другими институтами власти, как подобает матери и наставнице всех христиан, пусть Константинопольская патриархия стоит на первом месте, Александрийская — на втором, Антиохийская — на третьем, а Иерусалимская — на четвертом, сохраняя каждое свое достоинство таким образом, чтобы после получения их главами от римского понтифика паллиума, который служит отличием, обозначающим полноту епископской власти, гарантией его верности и клятвой повиновения. они сами могли бы вручать паллиум своим сторонникам, принимая от них канонический обет в свой адрес и залог повиновения в адрес Римской Церкви» [526].

Это решение, как и все прочие постановления IV Латеранского собора, имело не декларативный, а прагматический характер. Вместе с тем оно основывалось на опыте общения Рима с православными церквями Балкан и Ближнего Востока, вынужденных в силу объективных обстоятельств признавать свою зависимость от папы, и не учитывало всего комплекса проблем, связанных с русским православием. В Риме полагали, что раз русская Церковь зависит от Константинополя, то ее покорность Святому Престолу не только желательно, но и возможно. Руководствуясь такими представлениями, католическая церковь после завершения работы IV Латеранского собора активизировала свою деятельность на Руси. В 1222 году был основан католический монастырь в Киеве; по замыслу папы Гонория III, ему надлежало стать центром русской католической «миссии», которая должна была осуществиться исключительно мирным путем [527].

Такая установка была дана и католическому духовенству в Ливонии. В 1225 году папский легат Вильгельм Моденский, которого папа уполномочил навести порядок в молодой ливонской церкви, лично встретился в Риге с русскими послами, которые произвели на него очень приятное впечатление [528]. Вернувшись в Рим, он, без сомнения, сообщил о том папе Гонорию III, а тот, в свою очередь, 17 января 1227 года опубликовал обращение ко «всем русским королям» с выражением радости по поводу их готовности «отказаться от всех заблуждений» ( omnes errores penitus abnegare ) [529]. Правда, в тот же день в своем послании к жителям города Висби на острове Готланд папа заявил, что русские наряду с язычниками представляют угрозу для новообращенных христиан [530]. Здесь он исходил из жалобы, изложенной в письме рижского епископа Альберта 1222 года, где говорилось о том, что русские, во множестве оседавшие в Ливонии, убеждают новообращенных переходить в их веру и тем самым наносят вред католической церкви [531]. Как следует из папских посланий 1229 года, такого же рода деятельность русские осуществляли в Швеции и Финляндии [532]. Скорее всего, это была реакция русских властей на успехи католической «миссии» в землях, представлявших для них самих определенный интерес.

Таким образом, к тому моменту, когда во главе римско-католической Церкви стал папа Григорий IX (1227–1241), ее отношении к православным русским определилось двумя ключевыми установками: 1) они попадали в сферу деятельности католической «миссии» как ее объекты, и в этом случае отношение к ним было исключительно мирным, поскольку русские проявляли способность идти на контакт; 2) они выступали одновременно в роли ее соперников в деле христианизации языческих народов, и эта их деятельность не предполагала никаких компромиссов. При этом стиль поведения католиков и тактика католической церкви в отношении русских в папских буллах и церковных декретах нигде четко не оговаривались, что давало простор многочисленным домыслам. Одна из неразрешенных проблем, порождающая жаркие научные споры, касается объявления папой Григорием IX в конце 1230-х годов крестового похода в Восточную Прибалтику, а также характера шведских и ливонских нападений на Русь в 1240–1242 годах [533]. Отсутствие прямых указаний на этот счет заставляет нас внимательнее отнестись к личности этого папы и его балтийской политике.

Уголино Конти, граф Сеньи, в будущем папа Григорий IX, приходился племянником своему предшественнику папе Иннокентию III, который очень рано приблизил его к себе и часто привлекал к выполнению ответственных поручений. В 1198 году Уголино стал кардиналом, а в 1207 году в звании легата отправился ко двору германского короля Филиппа Швабского. Столь же ответственные посты он занимал и при Гонории III, чьим преемником в конечном итоге и стал [534]. Как последовательный сторонник Иннокентия III Григорий IX последовательно придерживался политики, провозглашенной на IV Латеранском соборе 1215 года, о котором речь шла выше. Он был крайне нетерпим к еретикам [535], прилагал много усилий для организации крестового похода в Святую Землю, что, кстати, привело к обострению его отношений с императором Фридрихом II Штауфеном [536], и придавал большое значение распространению католичества. По его воле большое количество миссионеров было направлено в мусульманскую Испанию и Северную Африку, к язычникам-венграм, а также к православным грекам и русским [537]. Согласно решениям IV Латеранского собора всем, кто сражался против «неверных» за освобождение Святой земли, полагалась индульгенция с гарантией полного отпущения грехов ( plenam remissionem peccatorum omnium ). Григорий IX жаловал такую индульгенцию и миссионерам, распространявшим христианство среди язычников, поскольку считал, что их сугубо мирная деятельность не менее приятна для Христа, чем вооруженная борьба с Его противниками [538].