Антон Горский - «Бещисленные рати и великия труды…» - Проблемы русской истории X–XV вв.

Примечательно, что проявления «антиордынской тенденции» в МС не ограничиваются названными произведениями. А. Н. Насонов подметил, что в МС опущены некоторые имевшиеся в его источниках места, указывающие на зависимость от Орды: о службе Глеба Ростовского татарам, о татарской политике возбуждения вражды между русскими князьями (в тексте «Повести о Михаиле Тверском»), о «царевых ярлыках», зачитанных на княжеском съезде в Переяславле в 1303 г., о посажении Василия II на великокняжеский стол послом Мансырь-Уланом в 1432 г. [1348]Кроме того, под 1252 г. было опущено известие, что Александр Невский получил в Орде «старейшинство во всей братьи его», а под 1262 г. — о посылке (после восстания горожан Северо-Восточной Руси против сборщиков дани) татарских войск «попленити християны» и принуждении их «с собой воинствовати» [1349]; в «Повести о нашествии Тохтамыша» определения «мятежници и крамолници» оказались перенесены со «ставших суймом» горожан на тех, кто хотел бежать из города в преддверие осады [1350], а слова, мотивировавшие отъезд Дмитрия Донского из Москвы в Кострому нежеланием противостоять «самому царю» («не хотя стати противу самого царя»), были опущены [1351]. В рассказ о взятии Киева в 1240 г. к содержащемуся в СI одному определению Батыя как «безбожного» (кстати, это единственный случай применения отрицательного эпитета по отношению к основателю Орды в русской литературе до МС) добавлено еще одно аналогичное именование хана (напомню, что эпитет «безбожный» характерен для творчества Пахомия) [1352]. Наконец, впервые за всю историю московско-ордынских отношений прилагаются отрицательные эпитеты к современному, ныне находящемуся у власти «царю»: Ахмат в рассказе о его походе на Москву 1472 г. именуется «злочестивым» [1353]; последний эпитет совпадает с применяемым Пахомием к Батыю в «Повести о убиении Батыя» и к Тохтамышу в «Слове на перенесение мощей митрополита Петра» [1354].

Итак, в МС видим: 1) большое количество произведений, атрибутируемых Пахомию Сербу; 2) наличие в этих произведениях тенденции, проявляющейся также в пропусках, правке или дополнениях в других местах летописного текста, причем дополнениям свойственна лексика, характерная для Пахомия. Объяснение этому может быть одно — активное участие Пахомия в летописной работе. Очевидно, и «Повесть о убиении Батыя», и особые редакции Жития Михаила Черниговского, «Повести о Темир-Аксаке», «Слова на латыню» и «Слова на перенесение мощей митрополита Петра» создавались Пахомием специально для включения в летопись. Им же была произведена редакционная обработка рассказа о поездке митрополита Алексея в Орду с использованием своего ранее написанного Жития Алексея и правка ряда фрагментов летописного текста, имеющая антиордынскую направленность.

Содержащиеся в МС тексты Жития Михаила Черниговского, «Повести о убиении Батыя» и «Повести о Темир-Аксаке» в сокращенном виде присутствуют и в Ермолинской летописи [1355], имеющей с МС общий протограф. Следовательно, работа Пахомия над летописью относится именно к составлению этого протографа. Исследователи, начиная с А. Н. Насонова, установившего факт существования данного свода, датировали его появление по-разному: в пределах 60–70-х гг. XV в. [1356]Вероятнее всего, протограф МС и Ермолинской должен быть отождествлен с т. н. великокняжеским сводом 1477 г., от которого, как до сих пор считалось, дошел только отрывок за 1417–1477 гг. в составе т. н. «Летописца от 72-х язык». МС донес текст этого свода полностью, с добавлениями, сделанными в 1479 г. Приблизительно в одно время с МС был составлен краткий вариант текста свода 1477 г. за период до 1417–1418 гг. (т. е. той его части, которая основана на СI). Он сохранился в Ермолинской летописи в соединении с текстом за последующие годы, взятым из другого источника, и «Летописце от 72-х язык», где к нему был присоединен текст полного варианта свода 1477 г. за 1417–1477 гг. [1357]Следовательно, участие Пахомия в летописной работе относится, главным образом, к 1477 г. [1358]

Датировка труда Пахомия над летописным сводом 1477 годом позволяет объяснить прослеживаемую в его работе «антиордынскую тенденцию». После неудачного похода на Москву хана Большей Орды Ахмата в 1472 г. московские правящие круги пришли к решению о фактическом прекращении отношений зависимости. Была остановлена выплата дани и начаты переговоры о союзе с крымским ханом Менгли-Гиреем, врагом Ахмата [1359]. В 1473–1476 гг., несмотря на фактическое невыполнение вассальных обязательств, Иван III стремился не обострять отношений с Ахматом: происходил обмен посольствами с Большей Ордой. Но когда пошел (в 1476 г.) уже пятый год неуплаты «выхода», в Москву приехал посол хана, «зовя великого князя ко царю въ Орду» [1360]. Иван III не подчинился этому требованию, и новый военный конфликт стал неизбежен [1361]. Ахмат не выступил в поход до 1480 г., когда договорился о совместных действиях с Литвой. Но в Москве после отъезда ханского посла 6 сентября 1476 г. [1362]о предстоящей отсрочке, естественно, не знали и должны были ожидать похода Ахмата в ближайшее удобное для него время. По аналогии с 1472 г. и предшествующими татарскими походами, таким временем было лето [1363]. Следовательно, летом 1477 г. в Москве ждали выступления Большей Орды. И как раз в это время составлялся свод 1477 г.: последнее его известие датируется 31 мая этого года [1364]. Понятно поэтому, что одной из главных задач свода 1477 г. было обоснование возможности отражения нашествия ордынского «царя» и подрыв традиционного представления о легитимности ханского суверенитета над Русью [1365].