Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

По мере того как государственная религия теряла свою власть над образованными классами, индивидуум получал все большую свободу от древних моральных ограничений: сын освобождался из-под власти отца, мужчина — от супружества, женщина — от материнства, гражданин — от политической ответственности. Аристофан, несомненно, сгустил краски, описывая эти явления; и хотя Платон, Ксенофонт и Исократ были с ним согласны, все они являлись консерваторами, которых, бесспорно, повергали в дрожь любые поступки подрастающего поколения. Военные нравы в четвертом веке улучшились, а вслед Еврипиду, Сократу и примеру Агесилая поднялась волна просвещенческого гуманизма [1716]. Но половая и политическая мораль по-прежнему клонились к упадку. Входило в моду сожительство холостяков с куртизанками, а свободные союзы потеснили законный брак [1717]. «Разве не предпочтительнее иметь не жену, а наложницу? — вопрошает персонаж комедии четвертого века. — На стороне первой — закон, который принуждает тебя жить с ней, сколь бы отвратительна она ни была, а наложница знает, что должна удерживать мужчину хорошим поведением, в противном же случае ей придется подыскивать себе другого» [1718]. Так, Пракситель, а после него Гиперид жили с Фриной, Аристипп — с Лайдой, Стильпон — с Никаретой, Лисий — с Метанирой, строгий Исократ — с Лагискион [1719]. «Молодые люди, — пишет с преувеличением моралиста Феопомп, — проводят все свое время среди флейтисток и куртизанок; те, что чуть постарше, предаются азартным играм и распутству, а целый народ тратит на публичные застолья и развлечения больше, нежели на то, что необходимо для благополучия государства» [1720].

Добровольное ограничение семьи стало велением дня и осуществлялось при помощи контрацепции, абортов или детоубийства. Аристотель замечает, что некоторые женщины предохраняются от зачатия, «натирая ту часть лона, куда падает семя, кедровым маслом, свинцовой мазью или ладаном, смешанным с оливковым маслом» [1721] [1722]. Старинные семейства вымирали; они сохранились, говорил Исократ, только в своих склепах; численность низших классов росла, но количество граждан сократилось в Аттике с 43 000 в 431 году до 22 000 в 400-м и 21 000 в 313 году [1723]. Соответственно сокращался и призыв граждан на военную службу, что объясняется отчасти дисгеническим действием кровавых войн, отчасти сокращением числа тех, кто имел долю собственности в государстве, отчасти нежеланием служить; жизнь в уюте и домашнем тепле, посвященная предпринимательству и науке, пришла на смену упражнениям, воинской дисциплине и исполнению общественных должностей, свойственных жизни Перикловых Афин [1724]. Будучи эфебами, юноши получали некоторые навыки в искусстве войны, но взрослые находили сотни лазеек для уклонения от воинской службы. Сама война стала предметом учебных пособий для профессионалов и требовала участия мужчин, посвящающих все свое время специальной подготовке; на смену войску граждан пришли наемники, предвестники того, что вскоре власть в Греции перейдет от политиков к солдатам. Пока Платон рассуждал о царях-философах, солдатские цари вырастали у него под носом. Греческие наемники без всяких предубеждений продавались греческим или «варварским» военачальникам и сражались против Греции столь же часто, сколь и за нее; в персидских войсках, с которыми сталкивался Александр, было полно греков. Теперь солдаты проливали кровь не за отечество, но за самого щедрого хозяина, какого им только удавалось найти.

За почетными исключениями архонтства Евклида (403) и времени, когда финансами управлял Ликург (338–326), политическая коррупция и неразбериха, наступившие после смерти Перикла, не ослабевали весь четвертый век. По закону взяточничество наказывалось смертью; по свидетельству Исократу [1725], оно приносило военные и политические льготы. Персии было совсем нетрудно подкупать греческих политиков, чтобы вовлечь их в войну против других греческих государств или Македонии; наглядной иллюстрацией нравов того времени было поведение Демосфена. Он относился к числу благороднейших представителей одного из низших слоев афинского общества — слоя риторов, или наемных ораторов, которые в четвертом веке становились профессиональными адвокатами или политиками. Некоторые из этих людей были, подобно Ликургу, весьма порядочны; некоторые, подобно Гипериду, — галантны; большинство же было не лучше, чем водится. Если принимать свидетельство Аристотеля, многие из них сделали своей специальностью опротестование завещаний [1726]. Некоторые из них сколотили крупные состояния пои помощи политического оппортунизма и беззастенчивой демагогии. Риторы делились на партии и сотрясали воздух своими словопрениями. Каждая партия создавала комитеты, придумывала лозунги, назначала своих представителей и собирала средства; лица, бравшие расходы на себя, откровенно признавались, что рассчитывают «вернуть вдвое больше» [1727]. Рост политической напряженности сопровождался угасанием патриотизма; энергия и симпатии общества были полностью поглощены борьбой партий, так что на долю города их почти не оставалось. Конституция Клисфена и индивидуализм коммерции и философии ослабили семью и освободили индивидуума; теперь же, словно бы мстя за семью, свободный индивидуум расшатывал государство.