Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Вторым аспектом проблемы взаимосвязи Западной и Восточной Европы является вопрос об их осведомленности друг о друге и взаимном культурном влиянии. Познания европейских авторов XVI–XVII вв. в области политической географии были вообще несовершенны. Они часто распространяли путаные, нелепые сведения даже о близлежащих странах. Но государственные архивы в общем показывают гораздо большую осведомленность правящих кругов о политике и положении других, в том числе и отдаленных европейских государств, чем это традиционно полагают историки. Конечно, никакие параллели с характером современной международной информации недопустимы, масштабы должны быть взяты принципиально иные, но все же в XVI–XVII вв. Московское государство или Польско-Литовское государство вовсе не были, скажем, для Англии, Испании и Франции какими-то неведомыми экзотическими землями, даже если западные писатели и картографы применяли к ним фантастические наименования «Скифия» или «Великая Татария». Не было ни в Москве, ни в Варшаве никакого «наивного неведения» о Западе, о котором подчас говорят историки. Однако не менее важно и то, что сама искаженная, ложная информация друг о друге между разными странами, в том числе между Западной и Восточной Европой, была не просто плодом недостаточной осведомленности, но и дезинформацией, т. е. выражением определенных исторических отношений. Недостаток точной информации в ту эпоху служил лишь фактором, особенно облегчавшим дезинформацию. Так, книга Маржере о России, изданная во Франции по повелению Генриха IV и распространившая в публике множество неверных представлений о Московском государстве, отвечала тем самым известным политическим и церковным интересам. Шире говоря, само относительное культурное разобщение между Западной и Восточной Европой, связанное, между прочим, и с церковным расколом, являлось не вакуумом, но взаимным отношением, и поэтому содержание его требует новых и новых исследований историков.

Третий аспект — это политические отношения Западной и Восточной Европы. Вопрос этот касается прежде всего истории дипломатических отношений и войн. Но он далеко не сводится к ним. Может быть, к числу наиболее трудных, но и наиболее интересных тем исторической науки должны быть отнесены те общественные взаимосвязи и отношения, о которых сами современники ничего не знали, которые вовсе не преломлялись сквозь призму сознания людей. Допустим, что в Англии XVI или XVII в. ничего не слышали бы о России и наоборот. Разве это исключает, что их исторические судьбы были все-таки взаимосвязаны? Ведь они являлись членами единой системы государств. Понятие «система государств» ( Staatensystem ) уже довольно давно стало употребляться историками [765]. Научный потенциал этого понятия очень велик. Речь идет, очевидно, не только о сети дипломатических связей, не только о блоках и союзах нескольких государств. Каждое государство непосредственно было связано в историческом прошлом лишь с частью существовавших государств, те — с другими, другие — с третьими. Только их совокупность образовывала систему, а следовательно, каждое государство состояло с частью других лишь в косвенных отношениях, объективно существовавших, но субъективно далеко не полностью сознаваемых или вовсе не сознаваемых политическими деятелями.

Если под этим углом зрения взглянуть на развитие политических отношений Западной и Восточной Европы в XVI и XVII вв., то можно увидеть некоторые черты системы государств, которые трудно было бы обнаружить в тех или иных отдельных дипломатических документах.

Великие сдвиги в отношениях Восточной Европы с государствами и племенами Азии, совершившиеся во второй половине XV в., поставили Западную Европу перед лицом Османской империи, возникшей на месте «второго Рима» — Византийской, или Восточной Римской, империи, — и перед лицом Московского государства, претендовавшего теперь на роль «третьего Рима», преемника окончательно павшей Римской державы. И тотчас Запад ответил возобновлением давно отброшенных попыток возродить «первый Рим»: сплотить все страны Западной Европы в единую «универсальную», «всехристианскую», «Священную Римскую империю». Ядром ее должна была стать габсбургская Австрия как непосредственный противовес Османской Турции. Габсбурги должны были стать всеевропейскими всекатолическими императорами. При Максимилиане I были сделаны существенные шаги к реализации этого плана, начавшего уже при Карле V облекаться плотью, превращаться в грозную реальность. Но этот план слишком противоречил всему предшествовавшему политическому развитию Западной Европы, так же как и всему экономическому и социальному прогрессу, связанному с зарождением капитализма. На пути его стало подстегнутое этой угрозой оформление ряда национально-абсолютистских государств, затем — мощное противодействие в виде взрыва Реформации, расколовшей Западную Европу на непримиримые лагери. Отныне борьба Реформации и контрреформации и тесно связанная с ней «габсбургская проблема» стали на долгий срок основным содержанием политической истории Западной Европы. Тридцатилетняя война явилась кульминационным и завершающим актом этой эпопеи, вылившимся в форму войны уже не местной, не локальной, но в известном смысле всеевропейской — первой всеевропейской войны.