Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

В самом деле, как мы уже знаем, политическая задача немецких Габсбургов складывалась из трех последовательных звеньев: сначала обеспечить себе надежный восточноевропейский тыл; затем осуществить контрреформацию в Германии, устранив тем самым внутреннюю помеху в лице протестантизма; наконец, вновь объединиться с испанскими Габсбургами или, вернее, вместе с ними завоевать господство над Европой, создать под своей эгидой «всехристианскую империю». Как только разрешалась одна задача, можно было переходить к следующей. Поэтому можно сказать, что успех польско-литовской интервенции в России уже таил в себе контрреформацию в Германии, а успех контр-реформации в Германии уже таил бы в себе агрессию Габсбургов против остальной Европы.

И европейские политики в общем видели и сознавали эту связь и перспективу событий — кто более смутно, кто более отчетливо. Разве не характерно, например, что Карл IX сулил Шуйскому помощь не только шведских, но также немецких (протестантских), французских и английских войск? Если он не упоминает о голландцах, то только потому, что голландцы уже были с головой погружены в антигабсбургскую войну — в свою освободительную войну с Испанией, тянувшуюся с 1572 г. И именно интересы этой войны понемногу приводили их ко все более тесному сближению со Швецией, к активной дипломатической поддержке шведской политики в Восточной Европе. Государственные деятели Англии были менее других обеспокоены габсбургскими успехами, ибо ее неуязвимость с моря снова подтвердилась в 1601 г.: Филипп III Испанский попробовал повторить неудачный опыт Филиппа II, направив к ирландским берегам сильный испанский флот, но его постигла та же участь, что и «Непобедимую армаду» в 1588 г. Однако, как мы еще увидим, английская дипломатия считала все же совершенно необходимым всеми средствами расстраивать и пресекать политику Габсбургов в Северо-Восточной Европе.

Более всего габсбургская агрессия грозила Франции. Как только началось сближение двух ветвей Габсбургского дома, Франция оказалась во враждебном политическом окружении. Дальнейшее сплочение и усиление Габсбургов неминуемо должно было повлечь за собой их новую попытку слить свои владения в сплошную территорию, т. е. покорить Францию. Эту угрозу прекрасно видели Генрих IV и его советники. Они старались парировать ее не только активным дипломатическим вмешательством в дела Западной, Центральной и Восточной Европы. Укрепление государственной власти и энергичное восстановление народного хозяйства дали возможность правительству Генриха IV значительно увеличить государственные доходы Франции, а тем самым произвести реорганизацию и усилить французскую армию. Абсолютистская Франция готовилась к неминуемой вооруженной схватке с Габсбургами. Эти приготовления, проходящие красной нитью через всю внешнюю, а в немалой мере и внутреннюю политику Генриха IV, достигли кульминационного напряжения в 1609–1610 гг.

Европа стояла на пороге войны. Два лагеря вполне определились. В 1609 г. Испания, ввиду приближения большой европейской войны, пошла на шаг, имевший далеко идущие политические последствия: заключила перемирие с Голландской республикой. Это не был мир, это не было отказом Испании от притязаний на Нидерланды, но это было признание де-факто голландских «мятежников» воюющей стороной, субъектом международного права. Этот вынужденный акт Испании сразу же открыл возможности для более смелых политических комбинаций в антигабсбургском лагере. Международный престиж буржуазной Голландской республики гигантски возрос. Вскоре после заключения испано-голландского перемирия, означавшего огромную политическую победу Голландии, в феврале 1610 г. оформился франко-англо-голландский союз для поддержки немецких протестантов, к которому готова была присоединиться и Швеция, получавшая в свою очередь франко-англо-голландскую поддержку в своей борьбе с габсбургским вассалом — Польшей. Приготовления к большой антигабсбургской войне быстро заканчивались. К весне 1610 г. 100-тысячная модернизированная французская армия была уже стянута к Рейну и подготовлена для вторжения в Германию. Но в мае 1610 г. душа и руководитель антигабсбургской коалиции Генрих IV был убит на улице Парижа ворвавшимся в его карету Равальяком, по-видимому, подосланным иезуитами с целью предотвратить угрозу, нависшую над лагерем католической реакции.

И в самом деле европейская война после этого события расстроилась и не состоялась. Однако ошибочно было бы, как делают многие историки, видеть в кинжале Равальяка главную причину срыва этой как будто бы вполне назревшей войны. Были причины и более глубокие. Со стороны антигабсбургской коалиции война должна была носить превентивный характер, т. е. имела целью предотвратить и предупредить габсбургскую агрессию. Но действительно ли угроза габсбургской агрессии уже непосредственно нависла над Европой? Не рассосется ли опасность? Этот вопрос задавали себе многие участники коалиции, по ряду причин предпочитавшие войне политику умиротворения. Убедить их в необходимости превентивной войны могли только — наглядные факты, которые свидетельствовали бы о непосредственной угрозе миру. А таких фактов в 1610 г. еще не могли привести наиболее дальновидные и радикальные политики антигабсбургской коалиции, хотя и правильно оценивавшие перспективу событий. Сам Генрих IV, пламенный поборник антигабсбургской войны, если б он и остался жив, навряд ли сумел бы добиться в решающую минуту достаточно полной поддержки. Факты скорее говорили о том, что габсбургско-католическая агрессия увязла в непреодолимых затруднениях. Люди, искушенные в политике, судили не по привычному уже для всех бряцанию оружием испанского двора, не по шумихе и насилиям Католической лиги в Германии, а по решающему симптому: поведению австрийских Габсбургов. Если бы австрийские Габсбурги, не ограничиваясь попустительством католической реакции в Германии, сами перешли бы к насильственному искоренению протестантизма в своих собственных наследственных владениях, это было бы бесспорным признаком начала агрессии. Проведение контрреформации в наследственных габсбургских землях означало бы решительное крушение религиозного статус-кво в Империи, а значит и начало крушения политического статус-кво в Европе. Но именно в австрийских землях в начале XVII в. наблюдались даже факты отступления католиков, окончательно дезориентировавшие наблюдателей.