Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Мы можем отрицательно воспринимать вывод Дмитрия Алексеева относительно христианской ортодоксии, называемой им здесь откровенно иудо-христианством, но прислушаться к мнению этого талантливого интерпретатора гностических писаний и критика институциональной церкви необходимо. Хотя само по себе христианство в провиденциальном смысле превзошло все течения ортодоксального и гетеродоксального иудаизма, на основе которых формировалось в своей исторической перспективе.

Отдельные исследователи полагают, что иоанниты-мандеи образовались в результате сплава различных иудео-христианских, гностических, антитринитарных и баптистских групп, не признававших в Иисусе Христе Сына Божьего, среди которых остатки ессеев, эльхасаиты, симониане, досифеане и даже манихейские диссиденты. Но с последними дело обстоит гораздо сложнее, поскольку мандеизм является первичным по отношению к манихейству. Как уже выше отмечалось, по данным Кёльнского Манихейского Кодекса, общины крестильников-мандеев (βαπτισταί) существовали в Месене, ставшей истинной колыбелью манихейства, с начала III столетия. Сам основатель новой религии Мани (216–273 или 276 н. э.) происходил из аристократической парфянской семьи, исповедовавшей мандеизм, и воспитывался в иоаннитской среде, пока в двенадцатилетнем возрасте не получил откровения свыше, в ходе которого «Царь светлого рая» или ангел-близнец ат-Таум (по-мандейски и сейчас это дмауата – прообраз, пребывающий в мире идей) повелел ему: «Оставь ту общину! Ты не принадлежишь к её приверженцам. Твое дело – выправить обычаи и обуздать наслаждения. Однако из-за твоих малых лет для тебя ещё не пришло время выступать открыто». Согласно «Китаб аль-Фихристу», произведению багдадского книготорговца Ан-Надима, завершенного в 987–988 годах (Глава IX. Книги, относящиеся к доктринам монотеистических верований (манихеев, индуистской, буддийской и китайской), в 240 или 241 году Мани явился ангел и сказал, что настало время открыто заявить о своем учении, после чего он обращает в новую веру всю свою семью. Но какую же новую веру предлагает Мани? Это – прежний, но христианизированный мандеизм, впитавший в себя элементы разноликого квазихристианского гностицизма Египта и Сирии. Сам Мани объявляет себя обетованным Иисусом Христом воплощением Святого Духа или Параклетом. В целом, Мани убрал из мандеизма только вопиющую христофобию и обогатил его учение аскетическими гностическими практиками докетов и энкратитов, доходившими до изуверства. Именно этими способами он и обеспечил потрясающее распространение своей синкретической религии (а на самом деле реинкарнации мандеизма) как на Западе, так и на Востоке. Более тысячи лет манихейство сотрясало основы христианских церквей и оспаривало пальму первенства у христианства: подобно породившему ее мандеизму, которому оно вдохнуло жизненные силы, его завоевания были нацелены на христианские общины, в чем манихейство и преуспело, приобретя в них большое число адептов своей ереси. Ощутив универсальный характер манихейства, к нему устремились все христианизированные гностические секты и течения и, начиная с IV-V века н. э., впору говорить уже о гностико-манихействе как едином феномене, меняющем формы, наименования, но остающемся все с той же сущностью, некогда заданной иоаннитами-мандеями: так древняя змея гностицизма сбрасывает свою старую отжившую кожу, когда под ней уже созреет новая оболочка.

И действительно, Мани недалеко ушел от мандеизма: он упростил и упорядочил его, став, на наш взгляд, выдающимся иоаннитско-мандейским реформатором, но не тронул существа доктрины. Провозгласивший себя Параклетом Манес, встал на одну ступень с Иисусом Христом или даже выше, руководствуясь логикой: если невозможно победить – значит, нужно возглавить. Хотя, безусловно, свою миссию и миссию Иисуса Христа он понимал чисто в гностическом смысле: эон Христос и эон Мани Хайе, который не что иное, как новая эманация мандейского воплощенного Гнозиса и Царя-Священника Манда д’Хайе. Безусловно, на Мани повлияли взгляды иудео-христианской секты баптистов-эльхасаитов, существовавшей в Мессопотамии в II–III веках н. э. Эльхасаиты, последователи жившего во II столетии Эльхасая, считали, что во время крещения на человека Иисуса снизошел божественный эон «Христос» и его «обожил» (между прочим, эльхасаитов многие исследователи начальной истории ислама, среди которых Дози, Вельхаузен и Хаутсма, отождествляли с сабиями-мандеями). Итак, появление эльхасаитов – это первая не увенчавшаяся успехом попытка христианизации мандеизма и других разрозненных сект иудейских баптистов. Эстафету подхватил Мани: его интеллектуальный гений и проповеднический дар сыграли свою роль, и с тех пор многие поколения христианских епископов при одном упоминании манихейства впадали в совершенно обоснованный трепет. Иными словами, Мани модернизировал мандеизм, сделав его грозным врагом для христианской ортодоксии. Манихеи стали более жесткими дуалистами, нежели мандеи, благодаря ревизии и упрощению теогонии и космогонии последних. Согласно манихейским представлениям, существует одно безличностное божество (в духе пантеизма), разделенное на два полноценных и связанных друг с другом высших начала: «бог добра» и «бог зла». Первый был властителем в царстве духа и света; другой – в царстве материи и тьмы. Оба начала образуют из себя эманации божественных существ. «Царство света» произвело первоначального человека Христа, соответствующего «Адаму Кадмону» каббалистов, тогда как «Царство тьмы» сформировало первобытного дьявола, которые вступают в битву между собой: в итоге дьявол побеждает, и царство материи и тьмы поглощает элементы духовного божественного света. Поглощенная материей частица света дает ей жизнь, становясь душой мира. Дьявол заковывает душу мира в узы материи, тем самым создавая вселенную и человека. Видимый мир рождается из соединения духа и света с материей и мраком. Чтобы душа человека не узнала о своем божественном происхождении, дьявол запрещает человеку вкушать от древа познания. В основном, как видим, та же самая священная история мандеев, только в несколько раз упрощенная и с изъятым сюжетом об Иоанне Крестителе, где место Манда д’Хайе отведено ныне скованному в материи Христу и другим воплощениям иоаннитского гения, в особенности же, Мани Хайе – Параклету. Следовательно, манихейский Христос имеет мало отношения к историческому Иисусу Христу, являясь по сути изощренной уловкой творца манихейства для привлечения христиан к своей вере, в чем и отличились его преемники. Что касается сотериологической цели, то у мандеев и манихеев она целиком тождественна: это спасение частиц Света, которые мандеи называют «нишимта» (душа) или «мана» (семитско-иранское заимствованное слово со значением «сосуд, дух»), то есть освобождение человека из мира тьмы и смерти [30] Рудольф, Курт. Op. cit. . И если у мандеев здесь все сводится к миссии воплощенных посланников Света для наставления и спасения душ верующих, то у манихеев в спасительной деятельности «избранных» или «совершенных», возглавляющих иерархию манихейской общины. Отправной точкой сотериологии мандеев есть спасение Адама: оно всегда было средоточием мандейского или назорейского учения. После падения души или «внутреннего Адама» в тело, символизирующее собой земной мир тьмы, к Адаму явился Манда д'Хайе и научил его тайнам космоса и культовым обрядам. Так первый человек получил спасительный Гнозис.