Йохен Хелльбек - Революция от первого лица - дневники сталинской эпохи

Ведение дневника является «проступком», который, будучи обнаружен, «по всей логике» приведет к «смертной казни или по крайней мере к 25-летнему заключению в лагере принудительного тру-да». Оруэлловское государство Большого Брата активно стре-мится искоренить любое представление о личном Я. Принуди-тельные коллективные формы жизни лишают людей времени, места и даже необходимых орудий — бумаги и карандаша — для формулирования каких-либо личных мыслей. Уинстон Смит ведет свой дневник в «удивительно красивой тетради. Гладкая кремовая бумага чуть пожелтела от старости — такой бумаги не выпускали уже лет сорок, а то и больше. Он приметил ее на витрине старьевщика в трущобном районе и загорелся же-ланием купить»[4]. Смысл этого описания ясен: личному днев-нику — артефакту прошедшей либеральной эпохи — не место в тоталитарном государстве. Жанр дневников, процветавший в дореволюционной русской культуре, предположительно должен был исчезнуть в наступившей после революции обстановке страха и недоверия. Считалось, что те, кто вел дневники во время революции и в первые годы советской власти, прекратят это делать в сталинскую эпоху, когда написание личных тек-стов легко могло превратиться в саморазоблачение [5]. В 1926 году ОГПУ конфисковало дневник у Михаила Булгакова. После возврата дневника (без каких-либо обвинений) писатель уничто-жил его [6]. Оставшиеся в живых интеллигенты сходятся во мнении, что дневник в сталинский период был анахронизмом. «В то время нельзя было даже подумать о ведении настояще-го дневника», — замечает в предисловии к беседам с Анной Ахматовой, записанным в виде дневника в 1938—1941 годах, Лидия Чуковская. Чуковская добавляет, что всегда «опускала или маскировала» «основное содержание» своих бесед с по-этессой. В воспоминаниях, написанных в 1967 году, Вениамин Каверин рассказывает о своем посещении Юрия Тынянова в Ленинграде в конце 1930-х годов. Хозяин, указав на открытое окно, из которого несло гарью, сказал: «Люди жгут память и делают это уже давно, каждую ночь… Я теряю рассудок, ду-мая о том, что каждую ночь тысячи людей бросают в огонь свои дневники» [7]. Однако представление о всеобщем и еди-нообразном подавлении личных нарративов опровергается те-перь потоком личных документов первых десятилетий советской власти — дневников, писем, автобиографий, поэтических произ-ведений, обнаруживаемых в недавно открытых советских архи-вах. Дневник, похоже, оставался популярным жанром советского и особенно сталинского периода. Дневники вели писатели и ху-дожники, а также инженеры и ученые, учителя, профессора и студенты, рабочие, крестьяне, служащие, партийные работники и комсомольские активисты, военные, школьники и домохозяйки. Дневники вели партийцы разного уровня и беспартийные, вклю-чая людей, осужденных за контрреволюционную деятельность. Их личные хроники очерчивают экзистенциальную территорию, отмеченную авторефлексией и борьбой. Многие советские днев-ники характеризуются явной интроспективностью, но их интрос-пекция не направлена на индивидуалистические цели. В проти-воположность Уинстону Смиту, «дневниковое» Я которого было обращено против целей и ценностей, пропагандировавшихся го-сударством, авторы советских дневников обнаруживают стрем-ление вписаться в общественно-политический порядок. Они стремились к самореализации в качестве субъектов истории, действия которых определялись активной приверженностью об-щему революционному делу. Их личные нарративы настолько насыщены революционными ценностями и категориями, что они, кажется, сводят на нет различие между личной и обществен-ной сферами. Многие авторы дневников сталинской эпохи были увлечены поиском того, кем они, в сущности, являются и как они могут преобразовать себя. Они брались за перо, потому что сталкивались с насущными внутренними проблемами и ис-кали на них ответ в дневниковом самодопросе. Их дневники были действенными инструментами для вмешательства в соб-ственное Я и сопряжения его с осью революционного времени. Интерес к самопреобразованию, характерный для советской власти и авторов рассматриваемых дневников, уходил корнями в революцию 1917 года, стимулировавшую новый подход к Я как к политическому проекту. Все политические деятели, встав-шие на сторону революции, несмотря на их идеологические различия, связывали ее с перестройкой жизни общества и каж-дого человека по революционным стандартам рациональности, открытости и чистоты.Читать дальше