Джордж Адамс - Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Если бы мы рискнули хоть сколько-нибудь поверить в кажущийся размеренным и естественным характер этого прогресса, следующим шагом, логически рассуждая, было бы образование некой международной федерации или, может, даже мирового государства. Нетрудно показать хотя бы несколько тенденций нынешнего времени, которые, по-видимому, ведут в направлении этого результата — причем англосаксонский народ не признает этой возможности, хотя, казалось бы, именно он наилучшим образом приспособлен для ее осуществления, — но делает это, конечно, не так сознательно, как некоторые другие народы.

Это довольно простая истина, о которой подчас забывают, что одни и те же институты под влиянием разных условий будут развиваться совершенно по-разному. Негритянское рабовладение, перевезенное из Европы, чрезвычайно отличалось в рудниках Перу и на хлопковых плантациях Миссисипи от того, чем оно было в культурном обществе Флоренции в эпоху Возрождения. Чтобы полностью объяснить институт, недостаточно лишь серии его моментальных фотографий в процессе роста.

Выдвигались разнообразные теории, чтобы объяснить эту, по-видимому, необычайную близорукость со стороны франкских королей, как Меровингов, так и Каролингов. Бодуэн в своем эссе предполагает, что ранние вассальные отношения не избавляли человека от обязательств обычного гражданина по отношению к государству, как, по крайней мере в отдельных случаях, происходило при империи. Это, безусловно, более разумное объяснение, нежели все предыдущие. Тот факт, что у германцев были сходные обычаи, которые они всегда считали не просто законными, но и весьма похвальными, особенно comitatus, на мой взгляд, достаточно объясняет, почему изменилось отношение государства к вассалитету.

Моно в «Историческом обозрении»: «Прослеживая на протяжении феодальной эпохи развитие монархической идеи, которая должна была уничтожить феодализм, и прослеживая на протяжении монархической эпохи развитие национальной идеи, которая должна была оттеснить династические интересы на второе место, мы можем увидеть в истории последних двух столетий развитие экономических и промышленных интересов, социальных идей, которым суждено свергнуть национальные».

Германия, как будет видно ниже, занимает особое место в этом отношении, и там феодализм не был свергнут, если говорить о национальном правительстве, а достиг своего логического завершения и уничтожил государство. Но это произошло не из-за каких-либо сознательных уступок феодализму со стороны государя и не из-за каких-либо особых стараний осуществить в действительности феодальную теорию, а исключительно в силу внешних влияний, которые мешали королям выполнить то, что должно было быть их естественной задачей.

Окончательные этапы этого процесса, когда герцогства в старом смысле исчезли и многочисленные мелкие княжества возвысились до полного равенства с той властью, которой когда-то обладали герцогства, состоялись в период Гогенштауфенов. География Германии в то время по сравнению с географией при саксонских императорах показывает, насколько далеко зашел этот процесс.

«Симон же, увидев, что через возложение рук Апостольских подается Дух Святый, принес им деньги, говоря: „Дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святаго”. Но Петр сказал ему: „Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги”». ( Примеч. пер.)

Под давлением обстоятельств Генрих IV был вынужден покаяться и на коленях вымаливать прощения у папы в Каносском замке. (Примеч. пер.)

Петр Амьенский (Пустынник) (ок. 1050–1115) — аскет, которому приписывается организация Первого крестового похода. Опечалившись бедственным положением христиан в Палестине, он якобы отправился по Европе с призывом к борьбе за Спасителя, ободряемый помощью самого Христа, который явился ему во сне. ( Примеч. пер.)

В англосаксонских государствах в первые двести лет после их обращения тридцать королей и королев ушли в монастырь. Примеры того же рода часто встречаются и в других государствах.

Разумеется, это не значит, будто они жили в вечном страхе, от которого не было спасения ни на минуту. Будь это так, жизнь была бы невозможна. Но чтобы понять многие наиболее характерные черты первой половины Средневековья, необходимо иметь в виду, что по сравнению с более поздними временами эти чувства были постоянной и всепоглощающей реальностью жизни.