Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Подробнее об этом см.: Щукин М. Б. Проблема бастранов и этнического определения поянешты-лукашевской и зарубинецкой культур // Скифы. Сарматы. Славяне. Русь. С. 89–95 (Щукин 1993).

Впервые: ΣΥΣΣΙΤΙΑ. Памяти Юрия Викторовича Андреева / Отв. ред. В. Ю. Зуев. СПб.: Государственный Эрмитаж; Алетейя, 2000. С. 45–70.

Приношу глубокую благодарность Ю. Ю. Пиотровскому, А. Д. Резепкину и В. А. Трифонову за многочисленные консультации по различным вопросам майкопской проблематики.

Приведенная Б. В. Фармаковским фотография сделана с такой точки, что Казбек искусственно превращается в гору с двумя равными по высоте вершинами (Фармаковский 1914, табл. XXV, 1).

Прометей прикован к Кавказу в другой трагедии Эсхила — «Освобождение Прометея», тогда как местом действия «Прометея Прикованного» является безвестная скала в Скифии. Д. А. Мачинский впоследствии отдавал себе отчет в допущенной здесь неточности, которая, впрочем, никак не влияет на результат рассуждений, ибо Кавказ действительно назван в «Прометее Прикованном» высочайшей из гор, на вершинах которой берет начало впадающая в море непреодолимая вброд река Гибрист.

Обратим внимание на то, что бог-герой на рассмотренной выше печати из Ме-сопотамии (рис. 7: 1) заключен во впадине между двумя вершинами горного массива; не древнейшее ли это изображение мифа о «пра-Прометее» и не является ли двувершинный горный массив геометризированным изображением Эльбруса?

С меньшей вероятностью можно предполагать, что вторая (меньшая) река — это Риони (древний Фасис). Это было бы допустимо, если бы у истоков Риони имелась вечноснежная гора с двумя одинаковыми вершинами. Тезис о двукратном изображении Эльбруса мог бы быть поставлен под сомнение и при наличии такой горы у истоков Ингури. Но пока о существовании подобных двойников Эльбруса нам не известно.

Ввиду важности максимально точного определения вида животного остановимся на этом подробнее. Б. В. Фармаковский (1914: 59) считал, что на сосуде изображен «дикий осел (онагр)» — т. е. кулан. Позднее М. И. Ростовцев (Rostovtsev 1922: 22–23) склонялся к тому, что это «скорее лошадь Пржевальского». По мнению зоолога Н. К. Верещагина (Верещагин 1959), несомненно знакомого с определением Б. В. Фармаковского, изображенный жеребец более всего напоминает тарпана (equus caballus gmelini). К сожалению, тарпан — истребленный вид, а сохранившиеся его описания и изображения недостаточно точны и информативны, да к тому же сделаны в XVIII–XIX вв., когда внешний вид диких тарпанов был, вероятно, несколько изменен смешением с одичавшими домашними лошадьми. Если исходить при определении из облика ныне существующих диких лошадей Евразии, то стоит попытаться определить, на кого больше похож изображенный жеребец — на кулана-онагра (equus hemionus) или на лошадь Пржевальского (equus Przewalskii). (Отметим, что тарпан, по мнению зоологов, чрезвычайно похож на лошадь Пржевальского, а возможно, это просто подвиды одного вида.) Несомненно, более короткими ушами, более короткими и толстыми ногами, более низкой посадкой шеи и головы, большим размером и длиной головы по отношению к телу, более профилированным нижним контуром головы изображенный жеребец определенно отличается от кулана и по этим же признакам сближается с лошадью Пржевальского. Лишь его хвост с кистью на конце напоминает хвост кулана. Вывод: изображенный на сосуде жеребец значительно более напоминает лошадь Пржевальского (или тарпана), нежели кулана.

К слову, нельзя безоговорочно принять наблюдение Б. Е. Дегена, поддержанное Ю. Ю. Пиотровским (Пиотровский 1994: 88), что якобы все копытные на сосуде имеют одинаковую конфигурацию тела и различаются лишь головами, ушами и хвостами; нет, они различаются также изгибом и посадкой шеи, степенью массивности груди и всего туловища, копытами.

Убедительность достигается образным и ассоциативным видением, к сожалению развитым у исследователей в разной степени. Одна из целей статьи — выявить и ввести в научный оборот возможные цепочки ассоциаций, приближающие к постижению семантики шедевров из Большого майкопского кургана, каждого в отдельности и в их совокупности.

По наблюдениям Ю. Ю. Пиотровского, общее число составных трубок — более шести (Столяр 1996: 60).

Благодарю М. Ю. Вахтину, обратившую мое внимание на эту аналогию.