Энтони Калделлис - Византийская кунсткамера [Неортодоксальные факты из жизни самой православной империи]

Anthony Kaldellis

A Cabinet of Byzantine Curiosities: Strange Tales and Surprising Facts From History’s Most Orthodox Empire, First Edition

© Oxford University Press, 2017

© Anthony Kaldellis, 2021

© Перевод, А. Ю. Виноградов, 2021

© Предисловия, С. А. Иванов, А. Ю. Виноградов, К. П. Мефтахудинов, Ю. Д. Сапрыкин-младший, 2021

© Издательство АСТ, 2021

Рассказывая о предпочтениях своего Онегина, Пушкин замечает: «Но дней минувших анекдоты / от Ромула до наших дней / хранил он в памяти своей».

В современном языке анекдотом именуется смешной и очень короткий устный рассказ; его протагонистом может иногда выступать псевдореальный персонаж («Василь Иваныч», «Брежнев»), но он имеет к своему историческому прототипу лишь косвенное отношение. Такой облик анекдот принял в XX веке, а раньше это был — да, забавный, да, короткий — но рассказ, претендующий на правдивость и повествующий о реальной исторической фигуре. Именно такими анекдотами увлекался Онегин.

Своим возникновением понятие «анекдот» обязан Византии, а вернее — ее восприятию потомками. Ἀνέκδοτα (буквально — «неизданное») — это авторское заглавие памфлета, написанного «в стол» Прокопием Кесарийским, Юстиниановым придворным историографом. Подпольный пасквиль целиком состоит из злобных и скандальных слухов и сплетен об императоре, а рассказы об императрице Феодоре изобилуют столь порнографическими подробностями, что советский переводчик, публикуя русскую версию произведения, вынужден был опустить некоторые пассажи, снабдив их лицемерным примечанием: «Далее идет не имеющее научного значения и трудночитаемое место».

В XVII веке, когда Ἀνέκδοτα (получившее издательское название «Тайная история») было впервые опубликовано, многие не поверили, что такую сенсационную чепуху мог понаписать серьезный историк Прокопий. В процессе той дискуссии об авторстве слово «анекдот» и стало нарицательным.

Энтони Калделлис — тоже серьезный историк, профессор штатного университета Огайо в городе Коламбус (США). Его перу принадлежат одиннадцать книг по византийской истории (его «Византийская республика» переведена на русский язык). Двенадцатая книга — перед вами. Она совершенно непохожа на остальные: автор будто специально провоцирует читателя, подсказывая в предисловии, что сподручнее всего перелистывать ее в сортире. Какую же цель преследовал Калделлис, нагромождая горы гривуазных анекдотов и экзотических фактов, ничем не связанных между собой, кроме общей занимательности?

Пожалуй, сверхзадачей автора было демистифицировать Византию, лишить ее ореола загадочной, ни на что не похожей цивилизации аскетов и святых, живших исключительно духовными интересами. Этот стереотип для Калделлиса выглядит ничуть не более привлекательным, чем противоположный — будто Византия вся состояла из садистов-императоров, обскурантов-епископов и интриганов-евнухов. Ромеи, подчеркивает автор, были просто люди, и ничто человеческое не было им чуждо.

Со многими аксиомами Энтони Калделлиса можно было бы поспорить, но в сегодняшней России, где Византию то и дело возносят на пьедестал в качестве православно-этатистской утопии, его книга тем не менее окажется весьма кстати: она способна не только развлечь читателя, но и отрезвить его.

Сергей Иванов, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», доктор исторических наук

Книга Энтони Калделлиса, несмотря на свой развлекательный характер, очень сложна для перевода сразу по нескольким причинам.

Во-первых, почти наполовину «Византийская кунсткамера» состоит из цитат, взятых из огромного количества различных по содержанию и стилю источников. Переводить их с английского языка было бессмысленно, так что пришлось отыскивать оригиналы текстов на древних языках и переводить уже с них. И хотя я старался сохранить общие авторские принципы работы с текстом источника, здесь даны самостоятельные переводы, следующие, прежде всего, лексике, фразеологии и стилистике оригинала. Поэтому пусть внимательный читатель не удивляется, что русский перевод в отдельных деталях может отличаться от английской версии книги, причем иногда даже значительно.

Во-вторых, русская традиция переводов средневековых текстов несколько отличается от англосаксонской, во многом из-за того, что русский литературный язык, как наследник церковнославянского, изначально лучше приспособлен к передаче византийских терминов и реалий (например, греческого игумена нет нужды называть аббатом).