Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Если война никак не смешала классы, все же ей удалось в небольшой степени смешать народы. Поток испанских, шведских, итальянских, хорватских, фламандских и французских солдат не мог не сказаться на этническом составе масс, но почти не затронул средние и высшие классы. Конечно, о фундаментальном изменении физических качеств народа речи не идет. Германия сумела поглотить неоднократные нашествия германцев – готов, вандалов и франков с примесью гуннов, славян и германцев же викингов и не могла до неузнаваемости измениться из-за рождения пары тысяч полукровок. Этническое влияние шведской оккупации на чехов основано исключительно на народном поверье, и, разумеется, многочисленные «шведеншанце» [110] «Шведское укрепление» – земляное фортификационное сооружение, оставшееся еще с древних времен. ( Примеч. пер.) в Германии обязаны своим названием какой-то искаженной старинной форме слова.

Война окончательно подорвала торговый средний класс, давно уже находившийся в упадке; буржуазия будущего сложилась не из независимых купцов, а из несамостоятельных чиновников, не из свободного и готового к экспериментам, а из паразитического и консервативного класса. Став сателлитом правящего класса и связав свои интересы с интересами властей, буржуазия в буквальном смысле слова разрушила буфер между аристократией и крестьянством.

Малые города сохранили свое значение и культуру, но теперь они зависели от расположения князя, который брал под свое покровительство восстановление городской жизни и использовал города-крепости в качестве стратегических пунктов для защиты своих владений. Стихийное и живое городское искусство уступило место чопорной и жеманной культуре провинциального двора. Это была подражательная, утонченная культура, далекая от жизни народа, а часто и от естественного для немцев выражения, но – в ее лучших проявлениях – и межнациональная, цивилизованная и многозначная, какой никогда не смогла бы стать культура маленького городка. Утратив национальную закостенелость, германское искусство влилось в главное русло европейского развития, то есть на тот момент в русло французской культуры.

Националисты не любят перемен; беспочвенная уверенность в идеале чистоты не позволяет им увидеть достоинства иностранной и смешанной культуры. Неужели искусство должно быть сковано бессмысленными географическими границами и нам надлежит порицать парящую невесомость расписных потолков Тьеполо в Вюрцбурге, парижскую изысканность Цвингера в Дрездене? Неужели мы должны заткнуть уши, чтобы не слышать музыки XVIII века, ведь она столько взяла из стран за пределами Германии?

Германское национальное сознание пережило войну, ничуть не потеряв агрессивности. Немцы отвергали французскую культуру с самого первого знакомства с нею, и не только потому, что она пришла к ним вместе с интервенцией и разгромом императора. Побежденные австрийцы приняли ее лучше всех и воспользовались ею наилучшим образом. На севере и западе ее приняли без охоты и без изящества, но все же приняли. Князья не оставили подданным иного выхода и предоставили авторам из среднего класса напрасно злопыхательствовать: гласом вопиющего в пустыне «Филандер фон Зиттевальд» [111] Сатирико-дидактический роман Иоганна Мошероша «Диковинные и истинные видения Филандера фон Зиттевальда». (Примеч. пер.) набрасывался на молодежь, у которой все непременно должно быть «а la mode» [112] По моде ( фр.). , а все нелюбимое она записывает в «altfrankisch» [113] Древнефранкское (нем.). , – как некоторое время назад мы звали то, что не любили, «викторианским».

Не война виновата в этом погружении германской культуры в иностранную. Французская мода торжествовала по всему миру – в Италии, Англии, Соединенных провинциях и даже в Швеции и Дании.

Политические последствия войны оказались более очевидными, чем социальные и экономические. Границы империи изменились. Признание независимости Швейцарии и Соединенных провинций всего лишь подтвердило свершившийся факт. Эльзас и Передняя Померания, с другой стороны, формально являясь частью империи, фактически находились под контролем иностранных держав, а в случае Эльзаса передача окажется окончательной (кроме периода 1871–1918 гг. – Ред.). Таким образом, устья четырех крупнейших рек оказались в руках у иностранцев: дельта Рейна – у испанцев и голландцев, Эльбы – у датчан, Одера – у шведов, Вислы – у поляков. Ситуация с Эльбой и Вислой вернулась к состоянию 1618 года, но фактическое завладение выходом из Рейна агрессивной голландской державой [114] Напомним, что по Мюнстерскому миру движение по Шельде было закрыто, так что вся рейнская торговля отныне должна была идти через голландские порты. ( Примеч. авт.) и захват Одера шведами обязательно должны были неблагоприятно отразиться на том, что осталось от германской коммерции и самоуважения.