Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Московское руководство поддержало план Янсона, и, хотя советское правительство постепенно прекратило все отношения с Вашингтоном Бейкером Вандерлипом, оно ратифицировало соглашение с фирмой «Синклер», рассчитывая, что американские деловые круги поспособствуют давлению своего правительства на Японию по вопросу о Северном Сахалине. В основе предлагаемого договора с Японией тоже лежали концессии. В контексте того, что Иоффе не использовал их в качестве козыря на Чанчуньской конференции, 12 июня 1924 года Политбюро поручило составление проекта договора Чичерину, Леониду Борисовичу Красину и Георгию Леонидовичу Пятакову [1014].

Желание подписать соглашения с Японией и Китаем подхлестывал дискурс внешней опасности для советских владений на Дальнем Востоке. Кроме продолжавшейся японской оккупации Северного Сахалина, советское руководство видело угрозу со стороны протяженной и плохо контролируемой границы с Маньчжурией, где по-прежнему правил противник большевизма Чжан Цзолинь. Вопрос о зоне отчуждения КВЖД тоже оставался нерешенным. Более того, список внешних врагов, действительных и потенциальных, теперь включал множество групп антибольшевистских русских эмигрантов в Корее, Маньчжурии (особенно в зоне отчуждения КВЖД) и других частях Восточной Азии. Хотя многие каппелевцы приняли власть Советской России, а отряд А. Н. Пепеляева в 1923 году был разбит, Глебов и другие русские беженцы в корейском порту Генсан (Вонсан) по-прежнему надеялись возобновить борьбу против большевиков. Летом 1923 года японцы перестали финансировать эту группу, но осталась возможность присоединиться к Чжан Цзолиню – и он действительно в последующие годы брал на службу русских [1015].

Но камнем преткновения в переговорах с Японией стало сотрудничество большевиков с революционерами Восточной Азии. Хотя власти СССР попытались обезоружить корейские партизанские отряды, Москва не только продолжала поддерживать корейских коммунистов, но и по-прежнему пыталась их объединить. 22 декабря 1922 года ИККИ распустил все фракции Корейской коммунистической партии, а в феврале 1923 года во Владивостоке начало заседать Корейское бюро Дальневосточного отдела ИККИ под руководством Войтинского, своего рода орган внешнего управления корейскими активистами. В число его задач входила помощь корейским партизанам по обоснованию на российском Дальнем Востоке. Продолжая следовать в русле логики национализма, 18 марта 1923 года Корейское бюро утвердило тактику единого национального революционного фронта. Корейские революционеры должны были сражаться за полную независимость – против сторонников корейского самоуправления под японским протекторатом и против сторонников американского «демократизма». Хотя программа Войтинского сохранила в себе элементы левой повестки дня, корейские революционеры должны были убедить корейских предпринимателей, что национальная промышленность невозможна без независимости [1016], в точности как читинские большевики, которые использовали оборонческий национализм, чтобы завладеть Владивостоком.

Но Корейский национальный съезд, проходивший в Шанхае с января по июнь 1923 года при поддержке Коминтерна, не смог объединить корейских революционеров и создать единый фронт против японского империализма. Тем не менее 4 августа 1923 года Георгий Иванович Сафаров, представитель ИККИ, в то время курировавший азиатскую политику Коминтерна, посоветовал Корейскому бюро сосредоточить свои усилия на создании национальной партии в Корее. 10 октября 1923 года в рамках этого подхода Корейское бюро провело переговоры с Кимом Гюсиком и другими делегатами националистического Комитета народных представителей во Владивостоке о создании в Корее революционной национальной партии. Но члены Корейского бюро снова разделились на прежние фракции. В декабре 1923 года Ли Дон Хви отказался продолжать работу в Корейском бюро. Представитель ИККИ Катаяма не смог примирить корейские фракции. Хотя ИККИ продолжал поддерживать тактику национального фронта и даже планировал созыв съезда корейских коммунистов во Владивостоке, вопрос корейской революции отступил на второй план перед традиционной внешней политикой, и в 1924 году члены Комитета народных представителей были вынуждены покинуть территорию Советского Союза из-за переговоров Москвы и Токио [1017].

Транснациональная деятельность мешала и сближению с Пекином. 25 октября 1922 года, до воссоединения ДВР и РСФСР, Дальбюро решило провести военную демонстрацию на китайской границе и предложило использовать русско-китайские партизанские отряды на китайской территории для давления на китайские власти с целью добиться выдачи белых эмигрантов. Опираясь на националистическую и интернационалистскую риторику, читинские большевики намеревались установить экономический и политический контроль над зоной отчуждения КВЖД, добившись поддержки живущих там русских либералов и подтолкнув местных рабочих к формированию совета с участием китайского населения. Если бы читинские операции в зоне отчуждения КВЖД привели к более масштабному конфликту, НРА должна была перейти границу с Китаем для преследования антибольшевистских отрядов [1018]. Хотя, вероятно, читинское правительство склонялось к агрессивной политике в зоне отчуждения КВЖД в силу того же самого великодержавного российского национализма, к которому апеллировал Иоффе на Чанчуньской конференции, необходимо заметить, что Иоффе все же выступал против каких-либо антикитайских действий, в том числе против независимости Монголии, пытаясь улучшить отношения с Сунь Ятсеном и У Пэйфу. 6 декабря 1922 года Сунь Ятсен писал Ленину, уговаривая его не оккупировать Северную Маньчжурию, что означало бы возвращение к империалистической политике старой России [1019].