Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Несмотря на контроль Правительства ДВР над выборами во Второе народное собрание и широкую государственную пропаганду против умеренных социалистов, которые изображались предателями трудящихся и России в целом [872], в июне – июле 1922 года оппозиция сумела добиться избрания депутатами нескольких своих кандидатов. Причиной этому было то, что рост репрессий никак не улучшил положение в республике. В ДВР по-прежнему царила коррупция; НРА, милиция и другие официальные лица позволяли себе масштабные злоупотребления; процветал бандитизм; местные самоуправления были неэффективными; население не доверяло судам и следователям и часто прибегало к самосуду. Неспособность читинского правительства преодолеть экономический кризис или хотя бы смягчить его последствия укрепляла оппозиционные настроения в кооперативах и среди населения в целом. Госполитохрана считала, что влияние эсеров в сельской местности остается сильным, и власти разрабатывали новые меры по де-демократизации. Религиозные группы тоже продолжали активную деятельность и выступали против коммунистов [873].

После того как в Амурской области начались аресты умеренных социалистов, меньшевики заявили протест в прессе [874]. Но в конце июля 1922 года Правительство ДВР приняло два закона. Первый ограничивал свободу прессы, а второй позволял властям вводить чрезвычайное положение. Закон о прессе установил список уголовно наказуемых действий против властей и военных. Кроме клеветы и публикации секретной информации он включал в себя произнесение или публикацию текстов, призывавших к деятельности, направленной против ДВР или РСФСР, или к неподчинению властям. Рассмотрением дел по новому закону должны были заниматься политические суды [875]. Закон о чрезвычайном положении дал кабинету и правительству право объявлять чрезвычайное положение в любой части страны сроком на три месяца, предоставляя чрезвычайные полномочия Министерству внутренних дел. Власти могли ограничивать свободу передвижения, проводить конфискацию оружия у населения, высылать тех, кто представлялся им опасным, и приостанавливать деятельность периодических изданий [876].

Власти не смогли покончить с оппозицией. Кризис в сельской местности, переросший в Прибайкальской области в голод, привел к усилению влияния беспартийных крестьян, с которыми сотрудничали умеренные социалисты. Верхнеудинск был наводнен сиротами, нищими и безработными [877]. Читинские власти прибегли к новым репрессиям. После приезда в Читу инструктора ЦК Николая Афанасьевича Кубяка, указавшего на «наличие излишнего демократизма и недостаток решительной твердости в руководящей работе» Дальбюро, партийная организация призвала к «беспощадной борьбе» с эсерами и меньшевиками, стремясь поставить их в такое же положение, как и в Советской России. Следовало полностью уничтожить эсеровскую и меньшевистскую прессу и добиться фрагментации и дезорганизации их партийных организаций. Коммунистическая фракция Дальневосточного совета профсоюзов должна была присоединиться к атаке на умеренных социалистов [878]. Прибытие Кубяка было частью общей перестройки руководства ДВР, в результате которой в числе руководителей оказались большевики, ранее не имевшие никакой связи с регионом. Уборевич стал новым главнокомандующим, а Кубяк – секретарем Дальбюро, в которое вошли Александр Иванович Буйко, Петр Алексеевич Кобозев, Константин Иосифович Кнопинский, Янсон и Н. М. Матвеев. Петр Михайлович Никифоров ушел с поста председателя Совета министров, и его сменил Кобозев, в 1918 году руководивший формированием Туркестанской Советской Республики и проводивший в Туркестане радикальную большевистскую политику [879].

Летом 1922 года владивостокское и читинское правительства выдвинули свои проекты пересборки бывшей Российской империи. Укрепившееся Временное Приамурское правительство подняло на знамя монархическую и все более шовинистическую версию российского национализма, пытаясь вернуться к Российской империи, какой она была до 1905 года. Правительство ДВР тоже апеллировало к национализму, но подчеркивало его оборонческий и государственнический характер, а также инклюзивность. Не торопясь принимать законы о правах меньшинств, оно все же сохраняло связи с националистами из меньшинств, что оставляло надежду на некоторую децентрализацию советского Дальнего Востока в будущем.

До лета 1921 года во Владивостоке едва ли существовали монархические организации. Но идея реставрации монархии стала более популярной после первого Монархического съезда русских эмигрантов (Бад Рейхенгалль, Германия, 28 мая – 6 июня 1921 г.) и прибытия из Харбина князя Алексея Алексеевича Кропоткина и других лидеров монархического движения. Летом 1921 года епископ Камчатский Нестор (Николай Александрович Анисимов), тоже находившийся в Харбине, способствовал созданию во Владивостоке первой монархической организации «Царь и Народ» (позже «Вера, Царь и Народ»). Наряду с проектом реставрации Романовых, выдвинутым харбинской группой, продолжалось обсуждение и народного монархизма Семёнова, в рамках которого можно было избрать крестьянского или казачьего царя (то есть самого Семёнова). Но первый проект все же преобладал в силу связей между харбинскими монархистами и Романовыми. Профессор Никанор (Никандр) Иванович Миролюбов возглавил расследование убийства Николая II и его семьи. Дитерихс написал об убийстве книгу. Как сообщает Руднев, осенью 1921 года Несоциалистический съезд стал одним из центров монархических дискуссий. Подобно С. Д. Меркулову в 1919 году и Николаю Львовичу Гондатти в 1920 году, монархисты задумывались о превращении региона в формальный или неформальный японский протекторат, хотя рассматривали и вариант независимого правителя из династии Романовых. Сам Меркулов заинтересовался монархизмом после парламентского кризиса в конце 1921 года, в то время как Андрушкевич установил связи с Верховным монархическим советом в Берлине [880].