Будучи главой наиболее непримиримой фракции марксистов, Ленин выглядел опасным исключением на фоне большинства русских эмигрантов. Он нисколько не сожалел о том, что в 1903 году втянул партию в раскол на большевиков и меньшевиков. Через год после этого события, отзываясь на брошюру Ленина “Шаг вперед – два шага назад”, Юлий Мартов писал, что она дышит “мелкой, подчас бессмысленной личной злобой”, “поразительной самовлюбленностью”, “слепой, глухой и вообще какой-то бесчувственной яростью” 7. Однако самому Мартову его собственные слова только вредили, а харизму Ленина – усиливали 8.
В любом собрании европейских социалистов Ленин сразу ощетинивался. В 1907 году, слушая программную речь чрезвычайно авторитетного марксиста Георгия Плеханова, он весь издергался, он не находил себе места, плечи его тряслись “в беззвучном смехе”. На банкете в честь Августа Бебеля, одного из самых заслуженных социалистов Германии, он в своей речи бросил публичный вызов почетному гостю 9. Такая агрессивность, конечно, объяснялась самозабвенной погруженностью в тактику революционной борьбы, но она много говорила и о его личности.
В 1916 году румынский марксист Валериу Марку, пацифист и в тот момент беженец, решил, что он непременно познакомится с человеком, которого он называл “атаманом разбойников”. Этот импульс был одновременно романтического и политического свойства, так как Марку был очарован некой фантазией о России, в которой он никогда не бывал и которая пленяла его одновременно образами революции и бескрайних сибирских просторов. Может ли реальность соперничать с подобным величественным представлением?
В погоне за своей химерой Марку углубился в переулки, отходящие от набережной Лиммата, и забрел в ресторанчик, который содержала белокурая дама лет сорока с небольшим по имени фрау Преллог. Поднявшись по шаткой деревянной лестнице на второй этаж, он обнаружил, что заведение состоит, собственно, из узкого коридора с голыми стенами, большую часть которого занимает длинный некрашеный деревянный стол. Пахло плесенью – “как в погребе”, подавали “жидкий суп, пересушенное жаркое и дешевые десерты” 10.
Ленин пока не пришел, и молодой человек мог еще несколько минут побыть наедине со своим воображаемым идеалом. В заведении фрау Преллог, как обнаружил Марку, Ленина знали под его настоящим именем – господин Ульянов, – здесь его уважали и любили. Марку думал увидеть рослого и привлекательного или, по меньшей мере, импозантного господина – образ, часто возникавший в воображении читателей Ленина. Как такой выдающийся герой мог столоваться у фрау Преллог, было не вполне ясно; другие посетители за столом были “сплошь молодые мужчины, на вид смелые и весьма загадочные” 11.
Но когда появился Ленин, фантазии Марку должны были уступить место реальности. Легендарный орел революции был невысок (“коренастый рыжеватый человек среднего роста”, как вспоминал другой восторженный юноша), почти лысый, с редкой рыжеватой растительностью вокруг крупного черепа. Молодой человек ожидал хмурого и неприветливого взгляда, но лицо Ленина “мгновенно растянулось в насмешливую улыбку” 12.
Не только Валериу Марку – многих вид Ленина сбивал с толку. Роберт Брюс Локкарт, встретившийся с ним позднее, считал, что первый в мире и, безусловно, выдающийся руководитель социалистического государства выглядит как “провинциальный лавочник” 13. Максим Горький, тоже находивший, что Ленин “как-то слишком прост”, замечал: “Не чувствуется в нем ничего от «вождя»” 14.
С полицейской фотографии 1895 года на нас смотрит презрительное, малосимпатичное лицо молодого человека с брезгливостью во взгляде. По словам Ариадны Тырковой, жены журналиста Гарольда Уильямса, глаза у Ленина были “волчьи, злые” 15. Но лицо его притягивало и каждого заставляло взглянуть на него еще раз. Лицу Ленина была свойственна живость, которую не передает ни одна фотография. Лучше всего видел его тот, кто смотрел ему прямо в глаза. По словам Глеба Кржижановского, они были “необыкновенные, пронизывающие, полные внутренней силы и энергии, темно-темно-карие” 16.
Эти глаза вспыхнули от удовольствия, когда после обеда фрау Преллог высказалась в том смысле, что солдатам на фронте хорошо бы перестрелять своих офицеров и вернуться домой. “Перестрелять офицеров! Великолепная женщина!” – воскликнул он. Это было первое, но далеко не последнее, что поразило Марку. Ленин пригласил его в гости, и на следующий день молодой человек уже стучался в дверь квартиры по адресу Шпигельгассе, 14 – в одном из многочисленных старинных домов в лабиринте горбатых улиц старого Цюриха. Ленин и Крупская снимали жилье у сапожника, которого Ленин с удовлетворением отрекомендовал как “интернационалиста”. Комнаты были маленькие и душные: окна открыть было невозможно из-за тухловатого запаха, доносившегося из колбасного цеха, разместившегося в подвальном этаже 17. Тесная квартира с простой мебелью казалась суровой (“как тюремная камера”, по отзыву другого посетителя). За разговором о забастовках, гражданской войне в Европе и тому подобном незаметно пролетели два часа. То, что говорил тогда Ленин, Марку запомнилось навсегда. Даже особенности речи собеседника помогали памяти (его грассирование усиливало империализм, превращая его в имперрриализм) 18.
Читать дальше