Таким образом, личность лидера имеет значение, но беднейшие и наиболее разобщенные общества нуждаются в прогрессивных и объединяющих лидерах, а не в сильной руке. Многие из беднейших стран мира принадлежат к числу наиболее этнически многообразных. Это усугубляет проблемы предвыборной борьбы, поскольку налицо мощная тенденция к голосованию по принципу этнического соответствия (при условии, что сами выборы являются достаточно свободными). Существует соблазн вывода, что при этнической разобщенности, в условиях которой живет большая часть «беднейшего миллиарда», требуется «сильная рука» [160]. С этим категорически не согласен Пол Коллиер, который в течение длительного времени изучал африканские государства и выполнил статистический анализ факторов, способствующих межобщинным столкновениям. Отмечая ущерб, который насилие наносит перспективам экономического роста вдобавок к непосредственным разрушительным последствиям для жизни людей, Коллиер приходит к выводу, что «насколько плохой не являлась бы демократия для „этнически многообразных недееспособных государств с беднейшим в мире населением“, диктатуры еще хуже» [161].
Однако в данном контексте моей главной задачей является определение места лидерства в политических культурах современных обществ. При изучении политической культуры в центре внимания находятся аспекты культуры, имеющие то или иное отношение к политике. Кроме того, политическая культура является связующим звеном между историей и политикой, поскольку глубоко укоренившиеся культурные особенности, в отличие от мимолетных настроений, являются результатом исторического опыта стран и сообществ (в данном случае мы употребляем термин «история» в большей степени в соответствии с его общим восприятием, чем в строго научном смысле). Для понятия политической культуры, а тем более культуры как таковой, существует великое множество определений [162]. Тем не менее обычно под политической культурой понимается то, что люди считают надлежащим или ненадлежащим поведением властей и граждан; взгляды людей на то, какими средствами могут осуществляться политические перемены; их восприятие своего сообщества или страны; их ценности и фундаментальные политические убеждения [163]. Исследователи допускают, что со временем они могут меняться, но утверждают, что, как правило, это очень постепенные изменения [164]. Фундаментальные политические убеждения не относятся к поддержке той или иной политической партии, это нечто базисное: например, верят ли люди в право граждан воздействовать на лидеров и способствовать определению политических целей или, напротив, они считают, что происходящее во власти надо оставить на попечение правителей, которые, как ветер и волны, не подвержены (и не должны быть подвержены) влиянию простых смертных.
Политические культуры сложно устроенных современных обществ неоднородны. Действительно, подавляющее большинство стран этнически многообразны, в них живут и люди разных вероисповеданий, и атеисты. В наиболее успешных из них ценностью принято считать нечто общее для всех них. Кроме того, для этих стран характерно широкое согласие в вопросе о способах проведения политических изменений, хотя в условиях демократии сущность и направленность этих изменений могут являться объектом разногласий. Говорить о единой политической культуре отдельно взятой нации всегда является чрезмерным упрощением. В любой нации и государстве присутствует целый ряд субкультур. В некоторых случаях на принадлежность к одной из них может указывать даже приверженность к политической партии. Члены коммунистической партии и члены католической партии в Четвертой и Пятой французских республиках принадлежали к совершенно разным политическим культурам. При этом некоторые взгляды, традиционно принятые в одном обществе, могут категорически не восприниматься в другом [165]. Например, в одной стране имеет место массовая готовность предоставить лидеру неограниченную власть ради наведения «порядка» (считающегося высшей ценностью), тогда как в другой важнейшее значение придается ограничению полномочий высшего руководителя и обеспечению его юридической и политической ответственности. Исторически примером первой страны является Россия, а второй — Соединенные Штаты Америки.
Таким образом, лидеры действуют в условиях не незыблемых, но крайне медленно изменяющихся политических культур. Подавление свободы прессы американским президентом, канадским премьером или президентом Франции натолкнулось бы как на культурный, так и на институциональный отпор. И действительно, во время своего единственного срока пребывания в должности французский президент Николя Саркози подвергался суровой критике внутри страны в связи с подозрениями в желании использовать правоохранительные органы для слежки за критически настроенными журналистами [166]. Хотя демократию в послевоенной Италии нельзя было считать безупречной, это все же была демократия [167]. Поэтому итальянское общество массово противилось использованию премьером Сильвио Берлускони своей медиаимперии для предотвращения критики и дебатов. В России полноценной демократии не было никогда, но со второй половины 1980-х годов там начал энергично развиваться политический плюрализм. На протяжении двух последних десятилетий он неуклонно угасал. Но десятилетие пассивности и конформизма прервалось в 2011 и 2012 годах, когда фальсификации в ходе парламентских выборов вывели на улицы Москвы десятки тысяч протестующих (протесты в других городах были не настолько массовыми). Однако преследования лидеров оппозиции, сопровождавшиеся конформизмом подконтрольных государству СМИ, вызвали протест лишь незначительного меньшинства населения. Демократическая политическая культура развивается в процессе продолжительного опыта демократии, а в России он оказался и неполноценным, и недолговечным.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу