Арчи Браун - Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

На фоне трудностей, с которыми столкнулась Красная армия в советско-финской войне, Сталин, в отличие от Гитлера, с большим сомнением относился к идее вступления в крупномасштабный конфликт. С его точки зрения, для Советского Союза было бы выгоднее оставаться в стороне и воспользоваться плодами изнурительной войны между капиталистическими государствами. Но в данном контексте особое значение имеет то, что вера Сталина в собственное предвидение заставила его не поверить целому ряду предупреждений о грядущем нападении Германии, запланированном на 22 июня 1941 года [901]. Он получил сообщения об этом в том числе от советских дипломатов из Германии, от советского разведчика Рихарда Зорге из Японии и от Уинстона Черчилля. Разнообразие источников информации о неизбежной полномасштабной германской агрессии должно было заставить Сталина поколебаться в своей уверенности в том, что в ближайшее время об этом не может быть и речи. За день до нападения глава НКВД Лаврентий Берия, желая на будущее оградить себя от роли козла отпущения, писал Сталину: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо усвоили Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет» [902].

Создается впечатление, что чем больше Сталина предупреждали о предстоящей германской агрессии, тем больше он видел в этом организованную дезинформационную кампанию. Советский лидер, которого подчас описывают как в высшей степени реалистичного политика, проявлял удивительное легковерие во всем, что касалось Гитлера. Он доверял ему явно больше, чем своим высшим военачальникам, поскольку в 1937–1938 гг. троих из пяти Маршалов Советского Союза расстреляли по приговору суда, а оставшиеся двое были наименее компетентными. Советские потери первых дней войны были бы далеко не столь велики, если бы к предупреждениям отнеслись всерьез, а высшее армейское командование не было репрессировано по личному указанию Сталина. В ходе войны и Гитлер, и Сталин немало поспособствовали людским потерям своих армий, отказывая военачальникам в праве на отступление даже в самых безнадежных случаях.

Тем не менее Сталин лучше, чем Гитлер, умел прогнозировать возможные реакции руководства стран Запада (в том числе и администрации самой могущественной из них — США) на свои действия. В частности, поэтому по результатам Второй мировой войны ему сошло с рук создание будущего советского блока в странах Центральной и Восточной Европы. Непосредственно после войны с Германией у Запада не было никакого интереса (а у Западной Европы 1945–1946 гг. и фактических возможностей) вступать в очередной военный конфликт теперь уже со своим важнейшим союзником по антигитлеровской коалиции. Кроме того, Сталин знал, когда следует остановиться. После войны человеческие и материальные ресурсы победившего в ней Советского Союза были истощены не меньше, чем у побежденной Германии, и он не смог бы противостоять американской военной мощи. Даже установив советскую гегемонию в Восточной Европе, коммунистические государства которой были полностью лояльны Москве (хотя бы на первых порах), Сталин не стал помогать приходу к власти коммунистов в Греции и лишил их советской поддержки. Таким образом, он хотел избежать прямого столкновения с Западом и риска потери недавних советских приобретений на Европейском континенте [903].

В долгосрочной перспективе создание государств-сателлитов в Европе не принесло пользы жителям СССР. Захват Восточной Европы стал главной причиной «холодной войны» и привел к огромным военным расходам обеих сторон, которые легли более тяжким бременем на советскую экономику, не столь же мощную, как американская. Настойчивое стремление Сталина создать в Восточной и Центральной Европе режимы не просто неопасные для Советского Союза, но и полностью соответствующие советскому репрессивному образцу означало, что население этих стран вряд ли станет искренне поддерживать насаждение «народной демократии». Задачу делало еще более сложной предпочтение, которое Сталин оказывал «московским» коммунистам (тем эмигрантам из Восточной и Центральной Европы, кто достаточно долго прожил в СССР, уцелев в ходе репрессий 1930-х) по сравнению с «местными» — активными участниками антифашистского подполья своих стран в годы войны. Источником головной боли Кремля были народные волнения, время от времени вспыхивавшие в этих странах, а также отказ Тито (который хотя и прожил довольно долго в Москве, но, что намного более важно, возглавлял партизанскую борьбу против немецких оккупантов) действовать по указке Москвы. В конечном итоге неприязнь к Советскому Союзу большинства населения центрально- и восточноевропейских стран, ставшая результатом навязанного коммунистического строя, означала, что постсоветские государства, и Россия в первую очередь, столкнутся с исторически сложившимся недоверием, лишь отчасти развеянным горбачевским внешнеполитическим курсом.