Не в меньшей степени мифом является и то, что авторитарная власть обеспечивает стабильность.
Для того чтобы оправдать стремление к абсолютному контролю со стороны правящей партии и лидера, и хотя бы на некоторое время воодушевить значительную часть населения, тоталитарные режимы обычно создают образ великого будущего, какого-то нового золотого века (как это происходило в Советском Союзе, Италии и Германии). Более приземленным аргументом в оправдание тоталитарных и авторитарных режимов является обеспечение ими порядка и стабильности власти. Обещания навести порядок выглядят заманчиво, поскольку в подавляющем своем большинстве люди хотят жить и растить детей в спокойной обстановке. Если их убеждают в том, что альтернативой «порядку» диктаторского режима являются гражданская война и анархия, многие волей-неволей соглашаются на неизменность существующего строя.
Однако с таким обоснованием, как наличие «порядка», есть несколько фундаментальных трудностей. Первая состоит в том, что в большинстве случаев сами авторитарные режимы создавали массовые беспорядки, с глубоким презрением относились к верховенству закона и прибегали к насилию и физическому разъединению семей, убивая и бросая в тюрьмы десятки тысяч (как чилийский диктатор Аугусто Пиночет) или миллионы (как в СССР при Сталине и Китае при Мао Цзэдуне) своих сограждан. Происходившее в Китае во времена «Большого скачка» и «Культурной революции» даже отдаленно не напоминало «порядок» в любых значениях этого слова. Вторая трудность в том, что из-за своей недостаточной подотчетности и невосприимчивости к критике подобные режимы неспособны разрешать базовые проблемы общества и лишь подавляют их. Когда в конце концов проводятся реформы или происходит революция, проблемы становятся в большей степени неразрешимыми. Третья трудность связана с тем, что большинство государств, не исключая и авторитарные, являются этнически многообразными. В первую очередь в Африке, но так же и на Ближнем Востоке государственные границы устанавливались колониальными властями практически без учета особенностей местных племенных союзов и этнических связей. Как замечает Пол Коллиер, «в этнически разнообразных обществах правители обычно полагаются на поддержку своей этнической группы», и чем шире такое многообразие, «тем меньше становится группа поддержки правителя» [884]. Это заставляет правителя предоставлять своей группе политические и экономические привилегии. Непропорционально большая часть ресурсов концентрируется в руках доминирующей этнической или религиозной группы. Это усугубляет глубинные межгрупповые противоречия и вредит экономическому развитию.
Не в меньшей степени мифом является и то, что авторитарная власть обеспечивает стабильность. В сложившихся демократиях неудачи и отставки правительств — явление обычное. Они не свидетельствуют о наличии кризиса в государстве или обществе. И наоборот, увольнение правительства в условиях авторитарного режима означает системный кризис. За последние несколько десятилетий примерами этого могли служить преобразования в Восточной Европе в 1989 году и значительно более бурные потрясения, переживаемые Ближним Востоком с 2011 года. До самого последнего времени ушедшие на заслуженный отдых лидеры демократических стран обычно жили достаточно скромно. Теперь же многие из них предпочитают далекий от скромного образ жизни и зарабатывают на своем имени огромные деньги. Но, так или иначе, их судьбы отнюдь не похожи на судьбы Муссолини (расстрелян и подвешен за ноги), Чаушеску (поставлен к стенке вместе с женой) или Муамара Каддафи (запытан и убит боевиками повстанцев), хотя и следует признать, что многие другие диктаторы оканчивали свои дни более естественным образом.
Самый устойчивый из мифов о диктатурах — миф о великом и прозорливом лидере. В большей степени это относится к автократиям и в меньшей — к олигархиям, где акцент обычно делается на уникальных знаниях и мудрости правящей партии в целом, а не отдельных руководителей. Значения слов, которыми обозначают лидеров в итальянском («Duce»), немецком («Fuehrer») и русском («Вождь») языках, менялось во времена правления Муссолини, Гитлера и Сталина. При использовании каждого из этих слов подразумевалось, что речь идет о единственном лидере, обладателе сверхчеловеческого могущества, понимающего, мудрого и отечески заботливого по отношению к своему народу. Доверчивые сподвижники часто награждали своих кумиров героическими чертами еще до того, как их обнаруживали в себе сами лидеры. В частности, Гитлер начинал с убежденности в том, что Германия нуждается в великом и героическом вожде, и лишь позже с чувством глубокого удовлетворения обнаружил, что этим человеком является он сам. В начале 1920-х годов Гитлер, в отличие от Муссолини того же периода, еще не пытался выстраивать культ личности. Однако его последователи уже тогда провозглашали, что «нашли нечто, чего страстно жаждут миллионы, — вождя» [885]. К концу 1920-х Гитлер уже был убежден в их правоте, и нацистская партия полностью сфокусировалась на своем лидере. В 1930 году он говорил: «Для нас Вождь — суть Идея, и каждый член партии обязан подчиняться только Вождю» [886]. Во всех этих главных диктатурах двадцатого века культ собственной личности неустанно продвигали сами лидеры (при том, что частью сталинского культа было распространение сказок о его мнимой скромности), но они не испытывали недостатка в приспешниках и льстецах, каждый из которых играл свою роль в создании мифа о вожде-сверхчеловеке.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу