Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Второй аргумент – православие как отпадение от Вселенской церкви и использование церковнославянского языка, отрезавшее Россию от латинской Европы. Последнее пересекается с мнением неизвестного Массису Густава Шпета (испытавшего влияние Чаадаева), который в начале 1920-х годов писал: «Варварский Запад принял христианство на языке античном и сохранил его надолго. С самого начала его истории, благодаря знанию латинского языка, по крайней мере в более образованных слоях духовенства и знати, античная культура была открытою книгою для западного человека. <���…> Совсем не то было у нас. Нас крестили по-гречески, но язык нам дали болгарский. Что мог принести с собой язык народа, лишенного культурных традиций, литературы, истории? <���…> Русская художественная литература героически боролась с кирилло-мефодиевским наследием в языке, и когда воссиял Пушкин, болгарский туман рассеялся навсегда» [262] Шпет Г. Сочинения. М., 1989. С. 28, 38. .

Вейдле, скорее всего читавший Шпета, отметил: «Если вся европейская культура построена на христианстве и классической древности, то и христианство, и классическая древность на ее западе не те, что на востоке. Запад вскормлен Римом и той Грецией, что прошла сквозь Рим; Восток непосредственно питается греческим наследством и тем, что от Рима перешло в духовное хозяйство Византийской империи». Правоверному католику Массису Греция близка лишь постольку, поскольку она «прошла сквозь Рим». В этом он отличался от Морраса, предпочитавшего эллинизм «иудеохристианству».

Третий аргумент в пользу антиевропейского, азиатского характера русской цивилизации Массис заимствовал у популярного во Франции Григория Вырубова, западника и позитивиста: «В России есть церкви, но никогда не было религии, кроме примитивного политеизма. Церковь понемногу изживала язычество, но ничего не давала взамен. <���…> Россия никогда не была ни по-настоящему христианской, ни по-настоящему православной» (MDO, 91). Впрочем, кюре Аппер, читавший лекции в Институте «Action française», а до того много лет служивший в сельской церкви, говорил: «Французы – хорошие католики и плохие христиане» (DVA, 97).

По мнению Массиса, «сердце русского народа чувствительно к религиозным переживаниям – об этом говорят его благочестие и мистицизм, – но он плохо понимает учение Христа и догматы Церкви. Из-за ошибки своих духовных вождей он веками был лишен живительного света истинного учения, оставлен без какого-либо твердого морального и религиозного наставления, за исключением более или менее строгого исполнения самой внешней части культа, и отдан во власть суеверий» (MDO, 90–91).

Для автора «Защиты Запада» русский человек – носитель Хаоса. Особенно крестьянин – Массис читал Горького и знал слово «босяк» – природный анархист, перекати-поле, без представлений о законе, порядке и частной собственности, склонный к недеянию. В качестве авторитета он процитировал Николая Брянчанинова, автора переведенной на несколько языков «Истории России»: «Русский крестьянин ближе к китайцу, к тибетскому отшельнику, к индийскому парии, чем к европейскому крестьянину» (MDO, 81). Зпомним эти слова.

Петровскую европеизацию Массис считал не только насильственной и потому противоестественной, но сугубо внешней и потому неглубокой. Результат – пропасть между европеизированной элитой и примитивным народом. Автор подчеркнул, что Петра и его сподвижников в Европе интересовали только техника и внешние формы жизни (кафтаны – парики – табак), но не идеи, не литература, не искусство. Зато большевистская революция представлялась ему национальной, а не марксистской (т. е. западной), естественной, а не навязанной: «После двух столетий насильственной европеизации Россия вернулась к своим азиатским корням» (MDO, 69). «Революцией Россия исключила себя из Европы», – постулировал в 1921 г. Бенвиль (JBJ, II, 87).

Так думали многие, отказываясь принимать всерьез даже популярного в Европе Мережковского, который повторял: «Идея классовой борьбы <���…> связывает большевизм с марксизмом, как пуповина связывает младенца с утробой матери. Именно по этой идее видно, что недалеко большевистские яблочки от яблони марксистской падают». «Европейцы думают, – предупреждал он в той же статье «Царство антихриста», переведенной и на французский язык, – что русский большевизм – болезнь для них не опасная: что-то вроде чумы на рогатый скот – к людям неприлипчива. Но если они ошиблись, то жестоко расплатятся» [263] Мережковский Д. С. Царство антихриста. Статьи периода эмиграции. СПб., 2001. С. 12–13, 19. .