Исаак Троцкий - Третье отделение при Николае I

Неизвестныйему отвечал: «Самое лучшее, конечно, конституция».

Графзахохотал громко, промолвив: «Конституция для медведей».

Неизвестный. «Нет, позвольте, граф, вам сказать, конституция, примененная к нашим потребностям, к нашим обычаям».

Граф. «Хотел бы я знать конституцию для русского народа», — и опять захохотал.

Неизвестный. «Конечно, не конституцию 14 сентября 1791 года во Франции, принятую Людовиком XVI. Я много об этом думал, а потому скажу вам, какая конституция была бы хороша».

И затем начал излагать какую-то конституцию. Я в это время перестал курить и, смотря ему в глаза, подумал: «Ты говоришь по-писаному; изложить на словах конституцию экспромтом дело несбыточное, какого бы объема ум человеческий ни был» [202] . Когда он продолжал говорить, граф ему сказал:

«Да ты с ума сошел, ты, верно, забыл, как у нас династия велика, ну куда их девать?»

У неизвестного глаза заблистали, он сел на кровать, засучил рукава и сказал:

«Как куда девать?.. перерезать».

Граф. «Ну вот уже и заврался, ты забыл, что их и за границею много; ну да полно об этом, это все вздор, давай лучше о другом чем-нибудь поговорим».

Неизвестный. «А я говорю — не вздор, а как вам нравится сочинение Биниона?»

Граф. «А! Который писал о конгрессах [203] ; да, там много правды, но французы всегда много…» (в это время вошел Кириаков).

Я взял у него стакан с кофеем, закурил опять трубку и сказал: «Скажи, что я приехал». Он к ним вошел, граф закричал: «Шервуд, иди сюда». Я чрез двери отвечал: «Дайте стакан кофе допить». Они оба начали вставать. Допивши кофе, я вошел.

Граф Булгари. «Рекомендую тебе, это г-н Шервуд, а это г-н Вадковский».

Вадковский. «Шервуд? Вы верно иностранец?»

— Да, я англичанин.

Булгари. «Как, ты еще не произведен в офицеры?»

На что я ему отвечал: «Это делается не вдруг у нас в поселении, третий год собирают справки обо мне, и начали тогда, когда я прослужил положенный четырехлетний срок».

Вадковский. «Да, у нас черт знает что делается, вы служите в военном поселении, каково у вас там?»

Я отвечал: «Не совсем хорошо, мало дают времени хозяевам для полевых работ, от этого терпят большой недостаток, их замучили постройками».

Вадковский. «Значит, поселяне очень недовольны?»

Я. «Очень».

Вадковский. «Ну, каково офицерам?»

Я. «Конечно, офицерам лучше, но вообще все недовольны; вы знаете, что Аракчеев шутить не любит».

Вадковский. «Когда, думаете, вас произведут?»

Я. «Кто их знает, я рассчитывал, что на 42-м году буду еще прапорщиком».

Наконец разговор стал общим, но из рассказов обо мне графа Булгари Вадковский узнал, что я имею большие связи в поселениях; Вадковский, сколько мог я заметить, глаз с меня не спускал все время и, когда я вышел спросить трубку, сказал графу: «Как Шервуд мне нравится, должен быть умный человек». Странно, что ему Булгари отвечал: «Да, весьма умный, но опасного ума, есть минуты, когда я его боюсь (mais d’un esprit dangereux, il ya des moments on je le crains)». Все время разговор был по-французски. Не успели мы отобедать, как пришли звать графа Булгари к графине Анне Родионовне Чернышевой, — она была в Ахтырке; я остался один с Вадковским. Немного изменившись в лице, он подошел ко мне и говорит:

«Г-н Шервуд, я с вами друг, будьте мне другом».

На что я ему отвечал, что мне очень приятно иметь удовольствие с ним познакомиться.

«Нет, я хочу, чтобы вы мне были другом, и я вам вверю важную тайну».

Я отступил назад и сказал ему: «Что касается до тайн, я прошу вас не спешить мне вверять, я не люблю ничего тайного».

«Нет, — сказал Вадковский, ударив по окну рукой, — оно быть иначе не может, наше Общество без вас быть не должно».

Я в ту минуту понял, что существует Общество, и, конечно, вредное, тем более что история и времена Кромвеля, Вейсгаубтов и Робеспьера мне хорошо были известны [204] . Я на это ему сказал: «Я вас прошу мне ничего не говорить, потому что здесь, согласитесь, не время и не место, а даю вам честное слово, что приеду к вам, где вы стоите с полком». (Он был поручик Арзамасского конно-егерского полка) [205] .

Он мне отвечал, что — в самом Курске. Вадковский задумался, входит Булгари, и разговор наш кончился. Я, переговорив все с графом, в 7 часов вечера отправился, и, признаюсь, не без размышления и внутреннего волнения. Я любил блаженной памяти покойного императора Александра I не по одной преданности, как к царю, но как к императору, который сделал много добра отцу моему. Около 12 часов прибыл я в Богодухов и не успел войти на станцию, как вслед за мной подъехала карета, вышла молодая дама, вошла в комнату и, увидев меня, сказала: