Сергей Пушкарев - Россия 1801–1917. Власть и общество

М.П. Бестужев-Рюмин показывал на следствии: «Мы не хотели возбуждать народ к возмущению Мы желали, чтобы переворот был не продолжителен и не кровопролитен». Потому большинство офицеров-декабристов относилось отрицательно к революционной агитации среди солдатской массы. Справедливым и гуманным обращением с солдатами они надеялись приобрести такую любовь и доверие, что солдаты в нужный момент пойдут за ними всюду. Только более радикальные «славяне» считали необходимым участие всего народа в революции и пытались вести агитацию среди солдат. И.И. Горбачевский писал:

«Никакой переворот не может быть успешен без согласия и содействия целой нации. Хотя военные революции быстрее достигают цели, но следствия оных опасны: они бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой совершаются» 62.

Для успеха переворота «славяне» «считали необходимым содействие всех сословий». В отношениях же к солдатской массе они полагали, что «от солдат ничего не надобно скрывать, но стараться с надлежащей осторожностью объяснить им все выгоды переворота». В частности, офицеры 8-й артиллерийской бригады «объявили солдатам о замышляемом перевороте», чтобы им знать, за что они будут сражаться. Революционная агитация велась также среди солдат Черниговского пехотного полка, причем, по словам И.И. Горбачевского, «к чести русских между нижними чинами не нашлось ни одного изменника». За доверие они платили своим офицерам верностью, слушая пылких «славян» с любопытством, хотя и не без удивления.

В поисках возможных союзников в будущей революции члены Южного общества вступили в переговоры с членами Польского тайного революционного общества, но безрезультатно. Поляки требовали признания независимой Польши в границах 1772 г. «Южане», признавая принцип независимой Польши в этнографических границах, уклонялись от решения спорных территориальных вопросов или соглашались на уступки Польше лишь некоторых областей, «недовольно обрусевших». «Северяне» же, узнав о переговорах «южан» с поляками, возражали против предрешения будущих русско-польских отношений договором между тайными обществами. К.Ф. Рылеев полагал, «что никакое общество не вправе делать подобного условия, и что подобные дела должны быть решены на Великом Соборе».

27 ноября 1825 г. курьер привез в Петербург известие о смерти императора Александра I в далеком Таганроге 19 ноября. Брат умершего царя Николай Павлович не счел возможным воспользоваться тайным манифестом Александра от 16 августа 1823 г. о передаче ему престола, минуя цесаревича Константина. Он распорядился, чтобы войска, правительственные учреждения и население столицы принесли присягу новому императору Константину Павловичу и послал курьера в Варшаву к новому императору с донесением обо всем происшедшем. Константин подтвердил в письме к брату свой отказ от престола. В письме к председателю Государственного совета кн. П.В. Лопухину Константин Павлович сделал строгий выговор за принесенную ему присягу, которая «есть неправильна и незаконна, и для того должна быть уничтожена» и заменена присягой Николаю. Но Николай сначала не хотел удовлетвориться частным письмом. Было необходимо, чтобы Константин Павлович или вступил на престол, или, приехав в Петербург, торжественно объявил официальным манифестом о своем отречении. Но тот не делал ни того, ни другого. Переписка между Петербургом и Варшавой продолжалась, и таким образом в России возникло напряженное и тревожное состояние междуцарствия.

Утром 12 декабря в Петербурге было получено экстренное донесение из Таганрога от генерала И.И. Дибича. Разбирая бумаги покойного государя, генерал обнаружил в них два подробных доноса о существующем в армии обширном революционном заговоре с указанием имен заговорщиков. В тот же день пришло письмо от Константина из Варшавы с подтверждением его отречения, и Николай, наконец, решил действовать. Был заготовлен манифест о вступлении его на престол, на 14 декабря назначена в Петербурге новая присяга – на этот раз императору Николаю. На юг были экстренно посланы жандармские офицеры для ареста заговорщиков. Зная, что гвардия недолюбливает его за чрезмерную приверженность к «шагистике», Николай не решился произвести аресты в столице. Дни 12 и 13 декабря он провел в большой тревоге. Он писал князю П.М. Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мной совершается! 14 числа я буду государь или мертв…» 63. Он не был уверен в повиновении гвардейских полков и, призывая к себе командиров, стремился всячески их задобрить и привлечь на свою сторону, чтобы подготовить петербургские полки к новой присяге.