Жан Маркаль - Монсегюр и загадка катаров

Как в случае с Монсегюром.

Итак, знаменитый донжон, освещаемый первыми лучами дня летнего солнцестояния, вполне может быть «наглядным архитектурным пособием», воплотившим идеи древнего мифа, созвучного онтологической концепции катаров. Мы не собираемся утверждать, что Монсегюр выполнял функцию солярного храма : в намерения совершенных никогда не входило создавать какие-либо святилища. Крепость катаров была местом молитвы и размышления — лишь с такой точки зрения мы можем назвать это сооружение сакральным. Возможно, к нему применимо еще одно определение — «инициатический центр» — однако из понятия «инициация» в данном случае следует исключить ритуальный или магический оттенок. В теории и практике катаров нет места каким-либо колдовским ритуалам, несмотря на то что магия так или иначе присутствовала во многих древних религиях, не исключая римско-католический или византийский католицизм. Впрочем, стоит напомнить, что отказ от любого ритуала и магии был присущ и протестантизму, «дальнему родственнику» катаризма.

Возможно, Монсегюр — «Зал Солнца» — и есть то самое «сокровище» совершенных, их единственный секрет. Однако в нем нет ничего исключительного или таинственного: в «Зале Солнца» могли проводить время в простой молитве, к которой обращался каждый верующий , желая достичь духовного пробуждения. Подобное можно найти в традициях масонов: прежде чем появиться перед своими новыми братьями, ученики масонов проходили инициацию — кандидата укладывали в гроб, а затем извлекали из него, что символизировало воскресение из мертвых. Однако, несмотря на очевидное сходство, в этих двух «помещениях» есть существенная разница. «Гроб» был взят из иной мифологической традиции: его образ, означавший перерождение, пришел из древней религии теллурического типа, согласно которой все метаморфозы происходят в утробе Матери-Земли. Мифологический образ «Зала Солнца» принадлежит религии нового, небесного типа: превращение «человека старого» (ангела, спящего в ловушке материи) в «человека нового» (пробудившегося ангела) происходит в области духа, имманентного Света. Перерождение позволяет «новому человеку» достичь неизмеримых высот седьмого неба.

Это всего лишь гипотеза. На наш взгляд, она возвращает Монсегюру его былую значимость — святилище, место уединения и молитвы, — но при этом позволяет обойти стороной ловушку «солярного культа». Действительно, катары переняли многие идеи у манихеев и маздеистов, которые в свою очередь применяли на практике культ, напоминающий солярные ритуалы (правда, у нас нет точного знания насчет того, насколько эти церемонии соответствовали солярному культу). Однако катары стремились улучшить ритуал, не желая приносить Дух в жертву Материи. Поэтому гипотеза о том, что 15 марта 1244 года в Монсегюре произошло некое культовое действо по случаю весеннего равноденствия, является плодом воображения толкователей XX века. Мы не имеем ни единого тому доказательства, а главное — подобная церемония противоречила бы самой доктрине катаров, их обычаю вести скромную жизнь, отказываясь от материальных благ.

И тем не менее в донжоне Монсегюра находится таинственный «Зал Солнца»… Факт, который невозможно отрицать или обходить молчанием.

Тогда… почему бы не согласиться с тем, что этот донжон исполнял роль зала размышлений и молитв? Что мешает увидеть в нем один из тех «Залов Солнца», о которых остались упоминания во всех фольклорных традициях западной Европы? Что если этот замок является символической призмой, где сходятся лучи всех светил, как материальных, так и духовных? Иными словами, что если это тот самый воздушный замок, к которому стремятся герои легенд и эпосов, видя в нем конечную цель своего поиска: обретение Света?

В ходе века открылось, что проблема катаров волновала не только южан-окситанцев, но и многих северян, предметом исследования которых была североевропейская мифология: история катаризма увлекла немецких, нидерландских, англосаксонских и скандинавских интеллектуалов. Интерес к катарам не угасал и в оккультных обществах, бытовавших на севере Франции: им были охвачены не только герметисты и эзотеристы, но и парижские круги символистов и декадентов конца XIX века. Среди тех, кто посещал эти общества, можно было увидеть Гюисманса, Малларме, Реми де Гурмона, Элимира Бурже, Вилье де Лиль-Адана, Мориса Метерлинка, Клода Дебюсси, «сира» Пеладана, странного Жюля Буа («официального любовника» Эммы Кальве, любовницы аббата Соньера), Сент-Ива д’Альвейдра, Станислава Гуайту и многих других. В этом длинном списке встречаются и такие имена, как Анатоль Франс (вольнодумец, но совсем не такой реалист, как о нем думают) и Жюль Верн (многие из книг которого предназначены отнюдь не для детей).