Жан Маркаль - Монсегюр и загадка катаров

Похоже, уже общепризнано, что захоронения и мастерские, открытые в пещере Ломбрив, бесспорно относятся к протоисторическим, если не к доисторическим временам. Журналист Жюль Метман, никогда не претендовавший на знание археологии и не озабоченный научной историей, собирался только поупражняться в сочинительстве милых историй на фоне природных декораций, чтобы растрогать читателей. В газете «Мозаика Юга» в 1892 году он писал:

«Вход в пещеру Ломбрив открывается со склона горы, почти напротив водолечебницы; в прошлом году я посетил эту пещеру с большим удовольствием: я никогда не видел соборов, своды которых были бы более дерзкими, а нефы — более просторными; я не знаю дворцов, галереи которых были бы более широкими, более гулкими, более правильно проложенными. Я до сих пор с волнением вспоминаю момент, когда мы вчетвером достигли крупнейшего зала этой чудесной пещеры, каждый держал тусклую свечку, бледные отсветы огонька которой наполовину освещали белые сталактиты, свисавшие со свода или возносившие от земли свои фантастические формы, и мы затянули глухим и заунывным голосом первые строфы „Dies irae“, а потом во все горло спели восхитительную партию хора из третьего действия „Роберта-Дьявола“» [5] Цит. по: Bernadac, Christian. Montségur et le Graal: le mystère Otto Rahn. Paris: France-Empire. 1978. .

Тон был задан. И Жюль Метман использовал его, чтобы рассказать о событии, якобы случившемся в 1802 году в области Юсса и в пещере Ломбрив. Мол, контрабандисты, ставшие матерыми разбойниками, использовали эту пещеру как логово, и поскольку их бесчинства стали невыносимыми, пришлось вызвать войска. Солдаты вступили с разбойниками в страшный бой, и прямо внутри пещеры началась ужасная сеча между разбойниками и солдатами. И Жюль Метман, рассказав об этом в энергичном стиле, можно сказать, даже с эпическим размахом и подлинным литературным талантом, закончил так: «Пещера и по сей день хранит в некоторых местах следы побоища, только что описанного нами, и множество человеческих черепов и остовов, кое-где словно втоптанных в землю, доказывают: как бы ни старались собрать и вынести наружу останки жертв этой кровавой экспедиции, их число было настолько значительным, что для многих, несмотря на все эти старания, могилой служит то же место, где они расстались с жизнью».

Вполне возможно, что разбойники использовали пещеры Юсса как логово или как склад, особенно во времена, когда народная вера помещала в недра земли переходные, даже пугающие миры, где бывает только нечистая сила. Во время оледенений доисторической эпохи в этих пещерах жили, потому что они представляли собой единственное возможное убежище, а в эпохи, когда можно было жить на поверхности, эти пещеры, прежде всего глубокие и мрачные, вызывали особый ужас, и народное воображение населяло их разнообразными чудовищами. Может быть, в эти каверны дьявола люди входили только в случае крайней необходимости, кроме отдельных смельчаков, якобы открывавших там сокровища иного мира или предававшихся непристойным обрядам. Сборники легенд всех местностей, и особенно Пиренеев, обязательно сообщают о странных явлениях близ пещер такого рода; здесь, разумеется, обитает знаменитая Белая дама, и именно сюда она уводит детей, которых похищает в деревнях; здесь собираются людоеды, весело угощаясь человеческим мясом, и проводят свой шабаш черти в обществе ведьм — только последние и не боятся туда проникать. Пещеры — это запретный мир.

Но потому этот мир и влечет к себе.

В том же конце XIX века, когда эрудиты центра кантона, как их изящно называли, собирали все устные народные предания, какие могли найти, чтобы заполнить страницы бюллетеней научных обществ, один окситанский писатель, Наполеон Пейра, очень влюбленный в свой край, опубликовал «Историю альбигойцев» в трех томах. В третьем томе можно прочесть такие строки, посвященные пещере Ломбрив:

«Как пролить свет на эту мрачную драму, произошедшую более пятисот лет назад, на глубине 2000 метров под землей, от которой не осталось иного свидетельства, кроме немой груды наполовину окаменевших костей?» И нас резко вталкивают в мир катаров 1244 года: «После того как благочестивый Луп из Фуа пришел молиться в пещеру Орнолак, пять-шесть сотен горцев, бежавших из своих селений, мужчин, женщин, детей, поселилось в этом мраке и образовало вокруг катарского пастыря нечто среднее между мистической колонией и станом дикарей. Организовался новый Монсегюр — уже не рыцарский, как тот, и не вознесенный к облакам, а, наоборот, мужицкий и затерянный в полости горы, в бездне, проделанной дилювиальным потоком».