Всеволод Воронин - Отречение. Император Николай II и Февральская революция

Предчувствуя опасность, Николай II оставался в Царском Селе более двух месяцев – с 19 декабря 1916 по 22 февраля 1917 г. Разумеется, все это время Ставка в Могилеве жила без «Верховного вождя». Но и этого времени ему не хватило для принятия даже самых необходимых мер по поддержанию порядка в столице. На 2,5 млн жителей Петрограда приходилось всего 10 тыс. полицейских и солдат военных команд. Царь распорядился пополнить петроградский гарнизон 1-й гвардейской кавалерийской дивизией и морским Гвардейским экипажем. Но генерал В.И. Гурко, замещавший тогда М.В. Алексеева на посту начальника штаба главковерха, выполнил царскую волю лишь отчасти, так как не придал ей особого значения. Он ограничился присылкой немногочисленного Гвардейского экипажа. Николай II остался недоволен такой халатностью – отсутствие гвардейской кавалерии в неспокойной столице ставило режим под удар. Но откладывать отъезд в Могилев он более не мог. Как «Верховный вождь», монарх, невзирая на возражения императрицы и А.Д. Протопопова, должен был провести в Ставке хотя бы «некоторое время». Правда, уезжая, он обещал жене «вернуться возможно скорее» [40] Ольденбург С.С. Указ. соч. Т. 2. С. 236. .

23 февраля Николай II прибыл в Ставку, где его вместе со штабом встречал недавно вернувшийся туда после лечения в Крыму генерал М.В. Алексеев. Впрочем, еще в день отъезда царя императрица Александра Федоровна направила вдогонку ему свое письмо с призывом «скорее» вернуться, чтобы руководить «министрами» и обуздать «ревущие толпы» [41] Имп. Александра Федоровна – имп. Николаю II. 22 февраля 1917 г. // Платонов О.А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. С. 649. . Тогда же Государственная дума отвергла закон о Главном управлении [т. е. ведомстве] государственного здравоохранения, изданный царем в сентябре 1916 г. в обход законодательных палат – на основании 87-й статьи Основных законов. Так, не дожидаясь «переворота», думская оппозиция ликвидировала первое в России министерство здравоохранения, в котором страна особенно нуждалась в трудный период войны и которое возглавлял выдающийся врач – профессор Г.Е. Рейн. Идя на этот шаг, думцы демонстрировали непримиримую оппозиционность ненавистному им «самодержавию».

В Ставке Николай II узнавал от жены подробности протекания кори у детей. 23 февраля корью заболели цесаревич Алексей и великая княжна Ольга, 24-го – великие княжны Татьяна, Мария и Анастасия. Царь желал, чтобы корью благополучно переболели все его дети, которые тем самым приобретали необходимый иммунитет. В самом деле, в начале марта дети пошли на поправку; а труднее всех пришлось фрейлине императрицы А.А. Вырубовой – «Ане», она перенесла корь уже в зрелом возрасте.

Заботясь о заболевших, императрица не забывала напоминать мужу о происках думской оппозиции и заигрывавшего с ней британского посла Дж. Бьюкенена. Она высказывала надежду на то, что А.Ф. Керенского «повесят за его ужасную речь – это необходимо [военный закон, военное время], и это будет примером», и убеждала царя «быть твердым», а также срочно сообщить в письме к английскому королю «о Бьюкенене» [42] Имп. Александра Федоровна – имп. Николаю II. 23 и 24 февраля 1917 г. // Там же. С. 650, 651–652. .

Дж. Бьюкенен

Однако Николай II избегал политических тем. В письме 24–25 февраля царь даже проговорился, почему он, полностью сосредоточивший в своих руках и дела управления Империей, и высшую военную власть, не перенес свою Ставку в Петроград, где монарху было бы гораздо проще справляться со своими многочисленными делами. Он признался жене, что проживание в Ставке избавляет его от изрядно надоевших государственных забот: «Мой мозг отдыхает здесь – ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания». Правда, на этот раз умчавшего в Ставку монарха настигли иные хлопоты, требовавшие сочетания военных и административных усилий. Из-за «снежных бурь» на юго-западных железнодорожных линиях над русскими действующими армиями нависла угроза «настоящего голода», который мог начаться «через 3–4 дня». Эту новость царь комментировал очень лаконично: «Ужасно!» [43] Имп. Николай II – имп. Александре Федоровне. 24–25 февраля 1917 г. // Там же. С. 653. .

Так в России начинался Февраль 1917 года.

Успех будущего февральского переворота мог быть значительных но затруднен нахождением Ставки в Петрограде. Отъезд царя в Могилев явился «сигналом» к началу массовых уличных выступлений, а снежные заносы на железных дорогах, замедлившие движение поездов, служили поводом для панических слухов о надвигающемся на Петроград голоде – о том, что «хлеба не будет». 20 февраля А.И. Гучков произнес в Государственном совете речь про «расстройство транспорта, угрожающее снабжению столицы». Эта речь вызвала переполох среди петроградских «обывателей». Они скупали хлеб, делали запасы, пекли сухари. В итоге, запасы хлеба в городе перестали удовлетворять ажиотажный спрос. В длинных «хвостах» очередей за хлебом появлялись группы недовольных, бродивших по улицам и кричавших: «Хлеба! Хлеба!». Протесты женщин и детей, конечно, еще ничем не угрожали властям. Но конфликт между рабочим классом Петрограда и правительством, вновь разразившийся в результате революционной деятельности членов рабочей группы ЦВПК и их последующего ареста, не был разрешен в предшествующие недели и разгорался с новой силой. 23 февраля из-за нехватки хлеба бастовало 90 тыс. рабочих, а большевики Выборгской стороны видели свою задачу в «организации всеобщей забастовки». Демонстрации сразу приобрели политический характер, манифестанты несли красные флаги и плакаты: «Долой самодержавие!», «Долой войну!» [44] Ольденбург С.С. Указ. соч. Т. 2. С. 237. .