Акоп Мелик-Акопян (Раффи) - Хент

– «Юродивый! – кричали со всех сторон курды и, окружив его, заставляли повторять песню.

И действительно, этот человек был юродивым или прикидывался им. Он был одет, как у нас одеваются шуты, бродящие по селам с канатными плясунами. Стоя под канатом, они паясничают и развлекают народ. Был он высокого роста, с диким выражением лица. На голове его красовался высокий безобразный колпак, сшитый из кусков старого войлока и увешанный маленькими колокольчиками, которые звенели при малейшем движении головы юродивого. Лицо его было вымазано ваксой и расписано разноцветными линиями. Все его платье состояло из старой разорванной шинели, надетой на голое тело и подпоясанной веревкой; ноги были босы.

– Ну-ка, зареви ослом, – говорили ему.

Юродивый нагибался и, широко раскрыв рот, отчаянным криком подражал ослиному реву.

Окружающие смеялись и бросали ему медные монеты. Юродивый, поднимая деньги, удивленно рассматривал их и, бросив в сторону, просил хлеба; получив хлеб, он разламывал его на куски и глотал не разжевывая.

– Ты, вероятно, пляшешь как медведь, – кричали ему, – покажи-ка нам свое искусство.

Юродивый ползал на четвереньках, поднимал ноги, ходил на руках и проделывал различные другие акробатические упражнения. Целый день он оставался в лагере курдов, развлекая их – болтал по-курдски, ругал и проклинал русских, кричал, что надо уничтожить всех гяуров.

До поздней ночи раздавался по лагерю голос юродивого, но с рассветом юродивый исчез…

Полуденное солнце жгло немилосердно. Было удушливо жаркое время дня, когда дороги освобождаются от путешественников и каждый старается скрыться в тени, подышать свежим воздухом.

В это время по дороге, ведущей из Баязета в Алашкерт, шел одинокий путник. Дорога вилась зигзагами по горным теснинам; бесконечные спуски и подъемы могли утомить путника, но он, казалось, не чувствовал усталости.

Он шел быстрыми шагами, безостановочно, не глядя по сторонам, точно его влекло вперед весьма важное дело и каждая минута была очень дорога.

Путник был молод и одет как юродивый, которого мы видели накануне: та же изношенная шинель покрывала его голое тело, тот же пояс, недоставало только колпака, увешенного колокольчиками, и на лице не видно было следов ваксы. Голова его была защищена от палящих лучей солнца шапкой, сплетенной из свежего тростника, какие плетут и носят крестьяне во время полевых работ. Этот патриархальный головной убор затенял его мужественное, но грустное лицо. Путник казался очень опечаленным.

Вдруг, услышав ржанье лошади, он остановился и осторожно стал осматриваться. Звуки повторились. Убедившись, что они доносятся из ближайшего ущелья, путник после минутного размышления направился к нему. Отойдя немного от дороги, он поднялся на первый холмик и устремил взор в глубину ущелья, поросшего травой. Там паслась оседланная лошадь, дальше виднелись кустарники, среди них путник заметил длинную пику с блестевшим острием.

«Здесь должен быть человек, он один, потому что пасется одна лошадь, которая, наверно, принадлежит ему; нет сомнения, что он курд – тут курдская сбруя и пика; он непременно спит, потому и спутал ноги лошади, чтобы она не уходила далеко». Так размышлял путник. Вдруг его осенила какая-то мысль, и он быстро спустился с холмика.

В ущелье протекал ручей, поросший по берегам густым камышом; там и скрылся путник. Он пополз к кустам, из которых торчала пика. Его гибкое тело скользило в камышах, точно змея. Тихий ветерок мерно покачивал головки камышей, и шум их заглушал шорох от каждого движения прокрадывавшегося смельчака. Все благоприятствовало ему…

Он приблизился уже к тому месту, где была пика. Здесь, в нескольких шагах от цели, путник притаился и, не вставая, начал наблюдать из-за камышей. Невдалеке, под тенью кустов, лежал человек, видимый лишь наполовину; он был одет как курд. Полуденный жар загнал его на отдых, но спал он или нет, трудно было сказать: он лежал спиной к путнику, растянувшись на густой траве.

Путник, глядя на него из своей засады, не мог определить, закрыты ли глаза курда, а знать это ему было необходимо. Глаза его горели. От сильного волнения мысли путались, и он не знал, на что решиться. Ему, безоружному, предстояла борьба с дикарем, вооруженным с ног до головы. Но нужно было решать: каждая минута была дорога…

В это время он заметил, что курд поднял голову, осмотрелся, взглянул на лошадь и, увидев, что она близко, снова опустил голову на сумку, заменявшую подушку.