Леонид Млечин - Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Российскую делегацию возглавил член ЦК Адольф Абрамович Иоффе. Он в 19 лет присоединился к социал-демократам, в Вене вместе с Троцким издавал газету «Правда», потом вернулся в Россию ив 1912 году был арестован и приговорен к пожизненной ссылке, которую отбывал в Сибири. Его освободила Февральская революция.

В дни революции Иоффе был председателем Петроградского военно-революционного комитета, который передал власть Совету народных комиссаров. Вести переговоры ему поручили, потому что он хорошо говорил по-немецки.

В Брест-Литовске немецкие и австрийские дипломаты расспрашивали Адольфа Иоффе о том, что же происходит в России. Он с воодушевлением рассказывал о целях социалистической революции. Опытные дипломаты воспринимали его слова скептически. Его партнер на переговорах австрийский министр иностранных дел граф Оттокар фон Чернин записывал в дневнике: «Удивительные люди – эти большевики. Они говорят о свободе и общем примирении, о мире и согласии, а при этом они, по-видимому, сами жесточайшие тираны, каких видел мир, – буржуазию они попросту вырезывают, а единственными их аргументами являются пулеметы и виселица».

Оттокар фон Чернин заявил, что основные положения русской декларации могут быть взяты за основу. Представители Четверного союза в принципе согласились с формулой мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. Немецкое правительство заявило, что готово отозвать оккупационные войска и предоставить народам Польши, Литвы и Курляндии право самим определить свою судьбу. Но своих дипломатов поправил первый генерал-квартирмейстер генерал пехоты Эрих фон Людендорф, который вместе с генерал-фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом руководил военными действиями Германии: «Я должен выразить свой решительный протест против того, что мы отказались от насильственного присоединения территорий и репараций… До сих пор исправления границ входили в постоянную практику. Я дам своему представителю указание отстаивать эту точку зрения… Я еще раз подчеркиваю, что наше военное положение не требует поспешного заключения мира с Россией. Не мы, а Россия нуждается в мире. Из переговоров создается впечатление, что не мы, а Россия является диктующей стороной. Это никак не соответствует военному положению».

Немецкая делегация пошла на попятный и предъявила свои условия: линия фронта становится временной границей между Германией и Россией. Иначе говоря, большая часть Латвии, Литвы, Польши и Белоруссии остается под контролем Германии… Российская делегация ответила, что должна информировать Совнарком.

«Русские в отчаянии, собираются уезжать, – пометил в дневнике Чернин. – Они думали, что немцы просто откажутся от оккупированных областей».

В России у власти находились две партии – большевики и левые эсеры. На совместном заседании Центральные комитеты большевиков и левых эсеров предложение готовиться к революционной войне отвергли. Большинство руководителей партии большевиков вообще исключали возможность подписания какого-то документа с империалистической державой и требовали войны с немцами.

Темпераментный Феликс Дзержинский заявил, что подписание мира – это полная капитуляция. Григорий Зиновьев, будущий председатель Исполкома Коминтерна, считал, что мир ослабит революционное движение на Западе и приведет к гибели социалистической республики в России. «Похабный мир» – это выражение прозвучало на заседании ЦК большевиков из уст Моисея Соломоновича Урицкого.

– Моя рука не поднимется подписать похабный мир, – сказал председатель Петроградской ЧК.

Многие партийные организации были против заключения мира, требовали формировать Красную армию и вести революционную войну в надежде на помощь поднимающегося пролетариата. Партия вышла из повиновения. Ленин остался в меньшинстве. Изобретательный Троцкий придумал формулу, которую предложил Ленину:

– Войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем. Если немцы не смогут двинуть против нас войска, это будет означать, что мы одержали огромную победу. Если они еще смогут ударить, мы всегда успеем капитулировать.

– Это было бы так хорошо, что лучше не надо, если бы немцы оказались не в силах двинуть свои войска против нас, – озабоченно отвечал Ленин. – А если немцы возобновят войну?

– Тогда мы вынуждены будем подписать мир. Но тогда для всех будет ясно, что у нас нет другого исхода. Этим одним мы нанесем решительный удар легенде о нашей закулисной связи с немецким правительством.