Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

В редакциях главных советских газет ситуация была сложнее. Хунта распорядилась закрыть основные либеральные издания, а в многотиражных партийных и правительственных газетах печатать исключительно их декреты и лживые репортажи о том, что в стране все нормально и спокойно. “Советская Россия” с радостью приняла эти условия, другие газеты сотрудничали не так охотно. А в “Известиях” разгорелась война.

“Известия” были одной из самых парадоксальных институций в стране. С одной стороны, газету возглавлял Николай Ефимов — бесстыдный подхалим. Покровительствовал ему председатель Верховного Совета Лукьянов. Ефимов с готовностью брал под козырек: из 30 зарубежных корреспондентов “Известий” около 15 были сотрудниками КГБ. Хотя в редакции больше не сидели государственные цензоры, Ефимов легко справлялся с их работой сам. Он сразу снимал из номера статьи, которые, по его мнению, могли скомпрометировать или как-то задеть тех самых людей, которые теперь возглавили переворот. С другой стороны, в “Известиях” работало множество талантливых людей. Михаил Бергер публиковал острейшие статьи об экономике. Андрей Иллеш написал несколько статей о сбитом южнокорейском “боинге”, которые были гораздо подробнее и беспощаднее в отношении советского руководства, чем все, что было опубликовано на эту тему на Западе. Лучшие, честные журналисты и редакторы “Известий” Ефимова презирали. Они думали, что могли бы подавать новости гораздо лучше, чем молодые нонконформисты из “Независимой газеты”. Если бы только им это позволили.

Где-то в час дня разгорелась баталия в наборном цехе “известинской” типографии на Пушкинской площади. Журналисты принесли в редакцию призыв Ельцина к сопротивлению путчистам. Печатники набрали воззвание для вечернего выпуска газеты. Но заместитель Ефимова Дмитрий Мамлеев потребовал не ставить в номер ельцинский текст.

Наборщики разозлились. Мастер цеха Павел Бычков сказал:

— Мы голосовали за Ельцина! В номер идут документы ГКЧП. Но сегодняшнее заявление Ельцина — это тоже документ, и мы настаиваем на его публикации.

— Это не ваша работа — решать, что публиковать в газете, — ответил начальник цеха Евгений Геманов, один из людей Ефимова. — Это дело руководства. Ваша работа — печатать то, что вам скажут.

— Вы можете нас пристрелить, но мы не выпустим газету без Ельцина! — заявил верстальщик Бученков. — Мы живем по-скотски, в нищете, и мы не хотим, чтобы наши дети жили так же!

Ефимов пропустил начало сражения, потому что мчался в Москву из отпуска. Как только он вошел в цех, его обступила группа журналистов. Они требовали напечатать обращение Ельцина. Ефимов наотрез отказался и собственноручно рассыпал набор.

В других обстоятельствах он одержал бы победу. Но в этот раз наборщики, как шахтеры в Сибири или заводские рабочие в Минске, заявили, что скорее лишатся работы, чем сдадутся. И скорее сломают печатные станки, чем напечатают номер “Известий” без обращения Ельцина.

Номер вышел с двадцатичасовым опозданием. Он появился в московских киосках, во всех городах и селах СССР. Заявления ГКЧП заняли всю первую полосу. На второй странице был ельцинский призыв к сопротивлению.

Путчисты решили, что пора показаться журналистам. Во второй половине дня они организовали пресс-конфененцию в здании МИДа. Место было выбрано из стратегических соображений: представить ситуацию как нормальную, словно происходил не путч, а законная, конституционная передача власти. Для путчистов это был шанс стать гвоздем вечерних новостных телепрограмм во всем мире, затмить дневное выступление Ельцина, который, будто Ленин на Финляндском вокзале, обратился к народу с бронетехники.

Крючков, не в пример остальным, в первые часы переворота пребывал в эйфории. Ни забастовок, ни демонстраций! Радикальные главы республик, как, скажем, Звиад Гамсахурдиа, никак против переворота не выступили. В те же часы Янаев бесцельно шатался по своему кабинету и по кремлевским коридорам. Решения принимал не он. Но на пресс-конфененции именно он становился главной фигурой, именно он должен был убедить журналистов и телезрителей, что все находится под контролем.

Проблема была в том, что Янаев не мог контролировать даже себя. Он шмыгал носом, как завзятый героинщик, которому нужна доза, а его руки на столе ходили ходуном, как два оживших попрыгунчика. Янаев стал провалом с самого начала: его ответы были неприкрытой ложью, а попытки имитировать спокойствие отдавали истерикой. Журналисты, за исключением отъявленных ретроградов, не выказывали страха и не демонстрировали уважения, задавая ему вопросы. Они даже смеялись над ним! Смеялись, хотя у Горбачева к тому времени был отобран “ядерный чемоданчик” с кодами запуска ракет, пусковые кнопки находились в руках армии и КГБ, а хунта — теоретически — контролировала огромный ядерный арсенал!