Николай Никонов - Иосиф Грозный [Историко-художественное исследование]

Да, много было в те дни странных и «вечерних» жертв, следствий жестокой сталинской руки, а подчас и бессмысленных, но жестоких «приказов отчаяния». Армия только в боях училась сопротивляться, да еще учил ее сопротивляться страх. Куда побежишь, если сзади ждут свои пулеметы? Как сдашься в плен, если семью за это «на Соловки»? Вынужденная жестокость. Вынужденная. Вынужденная неспособностью армии воевать . Как там ни лги, как ни прикидывай, не любили славяне воевать и вечно вынужденно лишь брались за мечи. Такая уж нация, видно. Но… Вынужденная воевать, прижатая врагом, пожалуй, самая страшная она бывает в гневе! И под Москвой орда захватчиков в конце концов вынудила славян показать это свое качество .

А вынужденные подчиняться воле Сталина члены Политбюро тем не менее были близки к панике. Каждый знал: в случае падения Москвы пощады не будет. А плен? Себя они давно обезопасили. Вывезли семьи, детей, родичей в Куйбышев (там же была, кстати, и дочь Сталина!). И, вероятно, соратники бросили бы Москву, если бы ее покинул Сталин. Четыре спецпоезда по приказу Берии стояли в Рогожско-Симоновском тупике, замаскированные и охраняемые пограничниками 13-го спецпогранотряда. Это был резерв. И четыре двухмоторных «Дугласа», также замаскированные, прятались там, где сейчас находится здание Московского аэровокзала (тогда центральный аэродром имени Чкалова). В одном «Дугласе» бессменно дежурил пилот Сталина, полковник Грачев. Замечу, кстати, некстати ли, что Сталин на самолете летал лишь два раза в жизни. На конференцию в Тегеран в 1943 году.

Спецпоезд же для Сталина был подготовлен отдельно и стоял среди путей и составов громадного лесодровяного склада за Крестьянской заставой, находился он не в ведении Берии, а под охраной личной сталинской «гвардии» генерала Власика. Поезд проходил по ведомству Кагановича.

Сталин же, по рассказам его личной охраны, даже не знал, где находится этот поезд, и озаботился об этом лишь тогда, когда хватился нужных ему личных вещей: теплых сапог, валенок и новой зимней шинели. Вещи эти заботливо вывезли из Семеновского и Кунцево, а Сталина не предупредили об этом. Я уже упоминал о том, что вождь, подобно многим истинным невропатам, не любил новых вещей, но был болезненно привязан к вещам старым, привычным, будь то хоть желтая зубная щетка, карандаш, коробка от папирос. Однажды он приказал Поскребышеву отобрать такую пустую коробку у взявшего ее на личном приеме «на память» какого-то знаменитого артиста. Хватившись в первую очередь сапог и валенок, Сталин спросил, где они. Комендант Семеновского Соловов ответил:

— Отправлены в спецпоезд для эвакуации.

— Я… давал вам такоэ указаные?

— Нет… товарищ Сталин. Но…

— А кто дал?

— От товарища Кагановича… Прислали…

Сталин, хмуро глядя на растерянного Соловова, сдержав гнев, сказал:

— Всэ вэщи… вернуть… А с Кагановыча спрошу сам. Идытэ!

В тот же день чересчур старательный сотрудник для поручений при Кагановиче Суслов (да, тот самый, будущий инквизитор культуры!), проверявший готовность спецпоезда к эвакуации, получил от Кагановича гневный, матерный нагоняй.

— Так… твою мать! Перестарался?! Мать в перемать! Хозяин приказал поезд убрать! Все вернуть! Еще раз, блядь, так постарайся!

Суслов тогда чуть не полетел со своего поста.

Сталин действительно решил остаться в Москве. И это обстоятельство, обычно никак не оцениваемое неправедными историками-«летописцами», сыграло едва ли не главнейшую роль в обороне полуосажденной столицы. Если покопаться еще глубже, уходя в подслой поступков с теорией полусумасшедшего гения Фрейда, станет понятно, что Сталин всерьез думал, наверное, и о той женщине, чьи губы и бедра были его собственностью, о женщине, которой он дал слово никогда не покидать Москву.

В декабре уже была готова первая очередь подземных помещений правительства под Кремлем, и туда с дачи Кунцево Сталин забрал часть охраны, обслуги и, конечно, Валечку Истрину. Пусть будет это еще одна догадка об упрямом вожде, не пожелавшем покидать Москву.

А пока был конец октября. Холодно. Шел ранний снег. Под Москвой кипела ожесточенная битва. Враг, гонимый первыми неожиданными морозами и приказами Гитлера взять Москву к началу ноября и обещанием вернуть в Германию добрую треть войск, лез вперед: парадные мундиры были наготове. И как знать, не готовился ли сам фюрер прилететь в поверженную столицу, чтобы 7 ноября принимать парад именно на Красной площади… Известно точно лишь одно обстоятельство: из-за морозов командующий войсками фон Бок разрешил надеть парадные мундиры поверх повседневных . Мороз, как и голод, не тетка, а продвижение к Москве замедлялось с каждым днем. Фронт русских гнулся, пятился, но нигде не получалось тех прорывов, в какие уже привыкли бешено устремляться ждущие этих прорывов войска.