Но самые главные источники – это рассказы множества людей, лично переживших высылку и голод. Некоторые из них уже опубликованы в книгах и статьях, но гораздо больше собрано украинскими учеными, самоотверженно разыскивающими документы об этом периоде и опрашивающими свидетелей, живущих ныне в самых разных уголках земного шара. Например, множество таких живых свидетельств было собрано в рамках Гарвардской программы исследований. К сожалению, я отметил с незаслуженной скупостью в предисловии, какой огромный объем подобной разрозненной информации, собранной специалистами по всему миру, был предоставлен ими в мое распоряжение. И нужно отметить, что самой замечательной особенностью этих живых свидетельств, особенно крестьянских, был бесхитростный, иногда даже суховатый тон рассказчиков, повествовавших обычно о чудовищных вещах.
Огромное удовлетворение я испытываю от того, что могу публично засвидетельствовать высокие достоинства этих показаний очевидцев. Долгие годы их честность и правдивость ставились под сомнение и даже начисто отвергались – прежде всего, конечно, официальными советскими лицами, но также и теми людьми на Западе, которые по собственным и иным разным причинам не могли взглянуть в глаза ужасающим фактам истории. Я рад возможности заявить здесь, что доброе имя столь долго опорачиваемых или попросту игнорируемых свидетелей правды нынче полностью признано.
Нельзя было отказаться и от использования художественной литературы, то есть правды жизни, отраженной в форме вымысла. Один из ведущих ученых в области исследования советской экономики, профессор Алек Ноув, заметил однажды, что в СССР «самый лучший материал о деревне можно найти в литературно-художественных журналах». Некоторые произведения художественной литературы, изданные в СССР, носят явно автобиографический характер и вполне заслуживают доверия. Да и роман М.Шолохова «Поднятая целина», в той части, которая вышла в свет в 30-е годы, содержит в себе необычайно откровенное и четкое описание событий в селах, хотя и ограниченное, конечно, коммунистическими взглядами автора.
Также и произведения, изданные во времена Н.Хрущева, и вообще весь круг прозы новых «писателей-деревенщиков», опубликованной к 1982 году, содержат весьма откровенные свидетельства об исследуемом нами периоде. Вот, к примеру, в 1964 году один из известных советских писателей так описывал возникновение голода 30-х годов и его причины: «В соответствии с тем или иным Указом отбирали все зерно и весь корм для скота. Начался массовый падеж лошадей, и в 1933 году наступил ужасный голод. Погибали целые семьи, дома разрушались, сельские улицы опустели»[ 3]. В 1927[ *] году тот же писатель жаловался: «Поражает, что ни в одном из учебников по современной истории вы не найдете ни малейшего упоминания о 1933 годе, отмеченном ужасной трагедией»[ 4].
В самиздате встречаются, разумеется, откровенные и прямые высказывания по этому поводу. Здесь, прежде всего, нужно отметить повесть лауреата Сталинской премии писателя Василия Гроссмана «Все течет…», главы которой о коллективизации и голоде следует отнести к самым сильным страницам, написанным кем-либо об этом периоде истории. (К слову сказать, В.Гроссман, еврей по национальности, был одним из составителей «Черной книги» о зверствах нацистов, тоже не опубликованной в СССР, а также автором документального исследования «Треблинкский ад».)
Подводя итог, я хотел бы выделить два момента. Первый – необычайное количество собранного документального материала: почти по каждому описанному в моей книге происшествию имеются источники, позволяющие удесятерить, а иногда увеличитъ в сотни раз описания аналогичных случаев.
Но, что гораздо важнее, материалы, полученные из разных источников, неизменно свидетельствуют об одном и том же. Можно было бы, например, заподозрить рассказчиков эмигрантов в том, что на изложение ими событий наложили отпечаток их антисоветские настроения, если бы оно не совпадало абсолютно точно с другими, неэмигрантскими источниками. Во многих случаях читателю сложно даже определить, кому именно принадлежит данное свидетельство – эмигранту или, напротив, советскому гражданину.
Такое взаимное перекрестное подтверждение свидетельств из разных источников очень важно. Вот почему можно уверенно сказать, что нынче реально восстановить истинный и точный ход тогдашних событий.
* * *
Террор 1929–1933 гг. – отнюдь не единственный в советской истории эпизод террора. И в 1918–1922 гг. список погибших от рук государственных террористов был, деликатно выражаясь, более чем внушительным. Напомню, что автор настоящей книги посвятил специальное исследование «Большому террору» 1936–1938 гг. Да и послевоенный террор вряд ли уступал этим периодам по своей жестокости. Специфика антикрестьянского террора 1930–1933 гг. состоит лишь в том, что он был едва ли не самым страшным по масштабам и методам, а вот документирован он намного хуже других периодов.
Читать дальше