Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

Я считаю недостойным уверять Ваше Величество в незаслуженности нанесённого мне оскорбления. Все моё прошедшее, мои связи, моя открытая для всех деятельность по службе и народному образованию и, наконец, журнал, в котором выражены все мои задушевные убеждения, могли бы без употребления мер, разрушающих счастие и спокойствие людей, доказать каждому интересующемуся мною, что я не мог быть заговорщиком, составителем прокламаций, убийцей или поджигателем. Кроме оскорбления, подозрения в преступлении, кроме посрамления во мнении общества и того чувства вечной угрозы, под которой я присуждён жить и действовать, – посещение это совсем уронило меня во мнении народа, которым я дорожил, которого заслуживал годами и которое мне было необходимо по избранной мною деятельности основанию народных школ.

По свойственному человеку чувству я ищу, кого бы обвинить во всем случившемся со мной. Себя я не могу обвинить: я чувствую себя более правым, чем когда бы то ни было, ложного доносчика я не знаю, чиновников, судивших и оскорблявших меня, я тоже не могу обвинять: они повторяли несколько раз, что это делается не по их воле, а по высочайшему повелению.

Для того, чтобы быть всегда правым столь же в отношении моего правительства и особы Вашего Величества, я не могу и не хочу этому верить. Я думаю, что не может быть волею Вашего Величества, чтобы безвинные были наказываемы и чтобы правые постоянно жили под страхом оскорбления и наказания.

Для того, чтобы знать, кого упрекать во всем случившемся со мной, я решаюсь обратиться прямо к Вашему Величеству. Я прошу только о том, чтобы с имени Вашего Величества была снята возможность укоризны в несправедливости и чтобы были ежели не наказаны, то обличены виновные в злоупотреблении этого имени.

Вашего величества верноподданный граф Лев Толстой.

22 августа 1862 года, Москва".

По поводу этого письма III Отделение представило всеподданнейший доклад, в котором имело наивность выставить причиной нанесённого Толстому «оскорбления» проживание у него студентов, занимавшихся преподаванием в школах «без ведома местного начальства».

Дело разрешилось тем, что Толстому в сентябре 18б2 года объявили через тульского губернатора, что обыск в Ясной Поляне был вызван «разными неблагоприятными сведениями» и что «Его Величеству благоугодно, чтобы принятая мера не имела собственно для графа Толстого никаких последствий».

К этому объявлению князь Долгоруков нашёл нужным прибавить, для передачи Толстому, «что если бы он, во время пребывания полковника Дурново в Ясной Поляне, находился сам лично, то, вероятно, убедился бы, что штаб-офицеры корпуса жандармов, при всей затруднительности возлагаемых на них поручений, стараются исполнить оные с тою осмотрительностью, которая должна составлять непременное условие их звания».

О том, действовали ли с надлежащей «осмотрительностью» сами руководители штаб-офицеров, приказавшие, на основании в явно вздорного доноса «простого сыщика для карманных воришек» и личности, «на которую полагаться совершенно нельзя», принять меры, нарушившие «счастье и спокойствие людей», об этом шеф жандармов благоразумно умолчал…

Последующее десятилетие жизни Толстого явилось периодом пышного расцвета его художественного творчества: появились романы «Война и Мир», «Анна Каренина».

Характер новых произведений Толстого, направление его деятельности, протекавшей за эти годы в самых строгих рамках легальности, вызвали примирительное отношение к нему со стороны «власть имущих». Последнее простиралось до того, что, когда Толстой, задумавший писать «Декабристов», пожелал осмотреть знаменитую Петропавловскую крепость, ему это охотно разрешили.

Доброжелательное отношение «начальства» к Толстому продолжалось недолго, оно сразу изменилось, как только в мировоззрении писателя наметился крутой перелом.

Как известно, в половине 70-х годов Толстой пережил духовный кризис, который разрешился тем, что писатель сосредоточил центр своего внимания на проблемах этики и религии. С прямотой, свойственной Толстому, он стал резко трактовать вопросы морали и громко провозглашать истины, противоречившие учению господствующей церкви, что сразу поставило его в коллизию с «внешними условиями».

Новое душевное состояние Толстого впервые публично выразилось в его «Письме к Александру III» (1881 г.). Относясь вполне отрицательно к героям 1 марта, Толстой не мог, однако, примириться и с готовившимся актом судебного возмездия. Следуя своим основным убеждениям, он возвысил свой голос против смертной казни. Обращение его осталось гласом вопиющего в пустыне. Два года спустя Толстой решил опубликовать первый свой фил о-, софский опыт «Исповедь», написанную ещё в 1879 году. Она должна была появиться в журнале «Русская мысль», цензура воспротивилась этому, и статья была вырезана из готовой книжки журнала. Пришлось напечатать «Исповедь» за границей, где она вскоре и появилась в издании Элпидина. Это было первое произведение Толстого, вышедшее нелегальным путём.