Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Тот, кто числит себя на стороне революции, должен внимательно изучить ее поражения и преступления. В противном случае ему надлежит безоглядно защищать ее, превозносить ее, молиться на нее – и рисковать повторить ее ошибки.

История о первой в истории социалистической революции достойна упоминания не только ради ностальгии. Опыт Октября показывает, что все единожды случившееся (и переменившееся) вполне может случиться (и перемениться) вновь.

Октябрь – на какой-то краткий миг – породил новый вид власти. На это краткое время был обеспечен контроль рабочих над производством и права крестьян на землю. Равные права мужчин и женщин в браке, право на развод, поддержка материнства. 100 лет назад была декриминализация гомосексуализма. Движение к национальному самоопределению. Свободное и всеобщее образование, повышение грамотности. А с грамотностью пришел расцвет культуры, жажда обучения, появление множества университетов, курсов, школ для взрослых. Как выразился Луначарский, изменения сознания соответствовали изменениям на производстве. И хотя эти моменты сошли на нет, изменились и вскоре стали черным юмором и воспоминаниями, все могло бы быть и по-другому.

Возможно, все было иначе, поскольку это были самые первые, неуверенные шаги.

Революционеры хотели новой страны в новом мире, которой никто из них не видел, но полагал, что мог бы построить. И они считали, что строители этой новой страны в новом мире отстроят заново и себя самих.

Даже в 1924 году, когда с подобными экспериментами уже было покончено, Лев Троцкий писал, что в мире, который он хочет, в коммунизме, о котором он мечтает (это был намек на призрачный характер будущего режима), «жизнь обретет динамично драматичные формы. Средний человек поднимется до высот Аристотеля, Гете и Маркса. И над этими горами будут возвышаться новые пики».

У России 1917 года были характерные и критически важные черты. Было бы абсурдно и до смешного близоруко использовать Октябрь в качестве простого инструмента для рассмотрения сегодняшних конфликтов. Но ведь с тех пор минул долгий век, целое столетие темной злобы и жестокости. А ведь сумерки (вот мы и вспомнили о сумерках) все же лучше, чем отсутствие какого-либо света. Было бы также абсурдно говорить о том, что мы ровным счетом ничего не уяснили из революции. И отрицать, что сумерки Октября теперь могут быть нашими, а также то, что за ними не обязательно должна следовать ночь.

Джон Рид прерывает свой рассказ о выступлении министра продовольствия Временного правительства Прокоповича перед депутатами Государственной думы, которым раздраженные матросы не дали принести себя в жертву, короткой репликой: «Быть расстрелянными этими стрелочниками – ниже нашего достоинства». (Что он понимал под словом «стрелочники», я так и не понял.)» И Луиза Брайант, которая также там была, отметила это странное слово: «Что именно он имел в виду, моему простому американскому мозгу было совершенно непонятно».

На этот вопрос существует вероятный ответ в маловероятном месте.

В 1917 году Хаим Граде рос в городе Вильна (Литва, в настоящее время – Вильнюс). Много позже, когда он стал одним из ведущих писателей на идиш, в глоссарии к английскому переводу своих мемуаров «Der mames shabosim» («Мамины субботы») он записал следующее:

«Хижина»: так называли будки стрелочников вдоль железнодорожных путей вблизи Вильны. До революции 1917 года места около таких использовались для тайных встреч местными революционерами…»

Название места встречи. Похоже, Прокопович использовал это слово в качестве презрительного прозвища революционеров.

Прокопович был марксистом. Он пришел к либерализму, как и многие другие отступники, поддавшись влиянию «экономизма», так же, как это сделали «легальные марксисты». Они относились к своим догмам, согласно которым историческим эпохам следовало неукоснительно менять друг дружку по всем правилам, как станциям вдоль железнодорожного полотна, с какой-то мрачной суровостью.

Неудивительно, что он презирал большевиков как стрелочников . Кто еще мог бы относиться к любому движению по строго определенному пути более враждебно, чем тот, кто исследует разъезды, все возможные ветки истории?

Революция 1917 года – это революция поездов. История продолжается в паровозных гудках и скрипе промерзшего металла: царский поезд, навсегда отогнанный на запасной путь; «пломбированный вагон» Ленина; составление Гучковым и Шульгиным в поезде текста отречения царя; бегство с фронта на поездах через всю Россию толп дезертиров; Ленин в парике и с документами на имя Константина Иванова, подбрасывающий лопатой уголь в топку паровоза. Вспоминаются все новые и новые сцены: бронепоезд Льва Троцкого, пропагандистские поезда Красной Армии, перевозка войск на поездах во время Гражданской войны. Проносящиеся мимо поезда, поезда, мчащиеся через лесные чащи, поезда, рассекающие темноту.