Уинстон Черчилль - Вторая мировая война (Избранные страниц)

x x x

Утром 25 июля снова состоялось заседание конференции. Это было последнее заседание, на котором я присутствовал. Я еще раз заявил, что западная граница Польши не может быть установлена без учета миллиона с четвертью немцев, которые все еще находятся в этом районе, а президент подчеркнул, что любой мирный договор может быть ратифицирован только с согласия сената. Мы должны, сказал он, найти такое решение, какое он мог бы честно порекомендовать американскому народу. Я сказал, что если полякам разрешат занять положение пятой оккупирующей державы, не приняв меры для того, чтобы распределять продовольствие, производимое в Германии, поровну между всем германским населением, и не договорившись относительно репараций или военных трофеев, то конференция потерпит провал. Этот узел проблем находится в центре нашего внимания, и до сих пор мы не пришли к согласию. Спор продолжался. Сталин заявил, что гораздо важнее получать уголь и металл из Рура, чем получать продовольствие. Я сказал, что уголь и металл придется обменивать на продовольствие с Востока. Как же иначе смогут горняки добывать уголь? "Они когда-то импортировали продовольствие из-за границы и теперь тоже могут это делать", - ответил Сталин. "А как же они смогут платить репарации?" "В Германии еще осталось много добра", ответил он мрачно. Я не хотел соглашаться с тем, что Рур должен голодать, потому что поляки захватили все пахотные земли на востоке. У Англии у самой не хватает угля. "Тогда используйте германских пленных на шахтах. Именно это делаю я, - сказал Сталин. - В Норвегии еще находится 40 тысяч германских войск, вы можете переправить их оттуда". "Мы экспортируем свой уголь, - сказал я, - во Францию, Голландию и Бельгию. Почему поляки продают уголь Швеции, в то время как Англия отказывает себе в нем ради освобожденных стран?" "Но это русский уголь, - ответил Сталин. - Наше положение еще более трудное, чем ваше. Мы потеряли более пяти миллионов человек (15) в эту войну и ощущаем острую нехватку рабочей силы". Я снова высказал свою точку зрения: "Мы будем посылать уголь из Рура в Польшу и во все другие районы при условии, если мы будем получать в обмен продовольствие для горняков, добывающих уголь". Это, видимо, заставило Сталина задуматься. Он сказал, что над этой проблемой нужно поразмыслить. Я согласился и сказал, что я хотел лишь подчеркнуть трудности, стоящие перед нами. На этом, поскольку это касалось меня, закончилось обсуждение этой проблемы.

x x x

Я не беру на себя никакой ответственности за решения, принятые в Потсдаме, если не считать того, что я здесь изложил. В ходе конференции я мирился с тем, что разногласия, которые нельзя было устранить тут же за столом конференции или на ежедневных совещаниях министров иностранных дел, не разрешались. Таким образом, решение значительного числа проблем, по которым мы были не согласны, было отложено. Я предполагал, в случае если меня выберут, как многие ожидали, дать бой Советскому правительству по этим многочисленным вопросам. Так, например, ни я, ни Идеи не согласились бы, чтобы граница проходила по Западной Нейсе. Было много и других вопросов, по которым нужно было повоевать с Советским правительством, а также с поляками, которые, захватив огромные куски германской территории, совершенно явно стали ярыми советскими марионетками. В Потсдаме, быть может, можно было исправить положение, но устранение английского национального правительства и мой уход со сцены в то время, когда я еще пользовался большим влиянием и властью, исключили возможность принять удовлетворительное решение.

x x x

Днем 25 июля я вылетел домой вместе с Мэри. Жена встретила меня на аэродроме. Я отправился спать с уверенностью, что английский народ хочет, чтобы я продолжал свою работу. Я надеялся, что можно будет восстановить национальное коалиционное правительство в новой палате общин. С этим я и заснул. Однако перед самым рассветом я вдруг проснулся, ощутив острую, почти физическую боль. Существовавшее до сих пор подсознательное чувство, что нас победили, вспыхнуло во мне с новой силой и охватило все мое существо. Я ощутил, что все напряжение великих событий, в обстановке которых я сохранял "силу полета", сейчас прекратится и я упаду. Я буду лишен власти определять будущее. Исчезнут те знания и опыт, которые я накопил, тот авторитет и доброжелательство, которые я завоевал в столь многих странах. Это была мрачная перспектива, но я повернулся на другой бок и снова заснул. Я проснулся только в 9 часов, и, когда я вошел в оперативный кабинет, начали поступать первые сведения. Они были, как я теперь уже ожидал, неблагоприятны. За завтраком жена сказала мне: "Может быть, это скрытое благо". Я ответил: "В данный момент оно кажется весьма успешно скрытым". В 4 часа, попросив аудиенцию у короля, я отправился во дворец, вручил свою отставку и посоветовал его величеству послать за Эттли. Я обратился к стране со следующим посланием, которым я и могу закончить свой отчет: