Антон Первушин - Оккультный Гитлер

На партийных собраниях дискуссия была почти исключена и происходила лишь тогда, когда ею можно было управлять. Охрана собраний, организованная СА, исключала подачу реплик, а организованные попытки коммунистов нарушить их ход, пресекались в жестоких и подчас кровопролитных сражениях. За короткое время нацисты приобрели репутацию динамичной боевой партии.

Нацисты овладели и улицей. Если в конце 1920-х улица принадлежала «красным» и нацисты со своими знаменами и лозунгами осмеливались появляться только на грузовиках, то со временем все изменилось. Гитлер использовал опыт Муссолини, который направлял вооруженных чернорубашечников во враждебные фашистам провинции, там они громили помещения профсоюзов и социалистической партии. Хотя Гитлер и не мог открыто прибегать к насилию, как это делал Муссолини (в Италии в «красное двухлетие» 1920–1921 годов практически царила анархия), но тактику эту он освоил и осуществлял, несмотря на естественное давление властей, пытавшихся сохранить правопорядок.

Наиболее характерной чертой нацистской техники пропаганды был «лихорадочный активизм» – нацисты были словно сконцентрированы на том, чтобы вновь и вновь вызывать новые волны эмоций, вовлекая в свои мероприятия как можно больше самых разных людей.

Как видно из циркуляра по технике пропаганды от 24 декабря 1928 года, предлагалось время от времени проводить «ударные» пропагандистские кампании, устраивая в пределах какого-либо округа от 70 до 200 собраний на протяжении 7-10 дней. Для таких собраний следовало выбирать не слишком большие залы – так, чтобы они наверняка были заполнены. Гитлеровцы не рассчитывали заманить людей одними «идеями», обязательной составной частью нацистского собрания были музыкальные номера, спортивные упражнения, живые картины. Нацистское руководство тщательно изучало положение в отдельных местностях и рекомендовало концентрировать пропагандистские усилия прежде всего там, где это могло привести к немедленному и быстрому росту организации.

Настоящим спектаклем являлись митинги, на которых выступал фюрер. Не менее важным, чем содержание речи, было создание «атмосферы». Ее накаливанию способствовали долгое ожидание (хотя фюрер в это время мог находиться в какой-нибудь близлежащей пивной), громкая музыка, барабанный бой, церемония внесения в зал знамен и прочие трюки из той же «оперы».

Воздействие речей Гитлера основывалось на бесконечном повторении и варьировании одной-двух примитивных мыслей, преподносимых на искусственном эмоциональном подъеме, который заражал слушателей. Не только люди, знавшие толк в ораторском искусстве, но и некоторые слушатели, не искушенные в этом (в том числе полицейские чины, наблюдавшие за нацистскими собраниями), отзывались о выступлениях Гитлера отрицательно, отмечая их бессодержательность.

«С точки зрения мысли – пустое место. Наиболее действенный момент – способность прививать возбуждение „…“ Таким образом – примитивнейшая ступень ораторского искусства», – оценивал речи Гитлера один журналист, слышавший его в 1927 году.

Тем не менее талант «пивного трибуна» брал свое. На первом публичном выступлении фюрера (после отмены запрета) в Гамбурге осенью 1927 года один из присутствовавших, не принадлежавший к нацистам, обратил внимание на то, как речь Гитлера слушали распорядители, следившие за «порядком» в зале: «На их лицах видно было тщетное старание следить за ходом рассуждений оратора. Сквозь произносимые слова они, однако, впитывали в себя нечто, что не складывается в понятия, но воплотится в действие, когда они примут участие в уличной драке во имя свастики».

Бертольд Брехт указывал на «театральность» нацизма, на его способность при помощи сценических средств и ловкой режиссуры подчинять общественные настроения собственным целям. Другие видели в нацистском пропагандистском стиле черты гротеска, судорожности, шаманизма, стремления довести повторение простых лозунгов до пены на губах.

Слово «фанатизм» можно считать любимым и наиболее часто повторяемым Гитлером. Оно точно описывает почти наркотическое опьянение, вызываемое нацистскими пропагандистскими акциями, не оставлявшими места разуму и спокойному анализу.

При этом Гитлер учитывал, что во время больших маршей зрители теряют масштаб происходящего: прохождение 50 тысяч штурмовиков в колонну по четыре человека по узким улицам какого-нибудь провинциального города при соответствующей режиссуре могло продолжаться 6–8 часов, что создавало впечатление чего-то немыслимого, грандиозного и необъятного. Важнейшим инструментом гитлеровской пропагандистской мобилизации было шествие колонн в ногу – оно принуждало всех к одинаковым движениям и одному ритму, часто имеющему опьяняющее воздействие: тому, кто ходил в строю, известно это чувство. У человека в колонне не было собственной воли и собственных желаний, он слушал команды, держал равнение и ногу по идущим рядом.