Итак, в Киеве Святослав посадил князем Ярополка, своего старшего сына. Здесь он был во главе Киева и полянской земли — но и всех тех, обезглавленных хазарами земель — Северской, Радимичской, Вятической — на которых русы возлагали «легкую» дань, которые видели в киевских князьях не столько захватчиков, сколько освободителей. Кстати, Ярополку — мальчишке было лет тринадцать — Святослав привез из Балканского похода живой «подарок», юную монашку Юлию. Ее-то и нарекут Предславой. Летописи говорят, что она была царского рода. Вполне возможно, что в далеком монастыре, среди варваров-болгар оказалась жертва каких-то интриг, бурливших во дворцах Константинополя. В Деревской земле, кроваво «замиренной» Ольгой на памяти еще живущих, был посажен Олег. Он был князем над «примученными» данниками Киева, уличами (Баварский географ звал их «народом свирепейшим»), и бунтарями древлянами. Сторонники Киева в тех неспокойных краях тоже должны были иметь живое знамя, «голову». Это было необходимо и в случае мятежа — Боян должен был рассказать князю, как «вовремя» вспыхивали восстания за спиной его отца, Симеона Великого, во время его походов на Византию. Это было необходимо и в случае еще одного внешнего нападения — тех же печенегов. Константин Багрянородный говорит, что печенежское племя Явды Эрдим может ходить набегами в земли уличей и древлян.
На этом летописный список старших Святослава исчерпывается. Иоанн Скилица упоминает, что флот империи подавил мятеж хазар в крымских владениях Византии в 1015 году под руководством крещеного хазарина Георгия Чулы. Сильно помог византийцам сын Святослава, имя которого Скилица передает как Сфенг (Свен? Звенко? Звяга?), напавший на мятежников и взявший в плен Чулу. Видимо, Святослав не оставил обезглавленными и земли, отвоеванные им самим у Хазарии. Вряд ли «Сфенг» помогал ромеям из любви к ним или хотя бы из христианских чувств — нигде не сказано, что он был христианином, имя он носил явно языческое. Да и многие православные соседи Второго Рима — Грузия, Болгария — не питали к нему никаких братских чувств, впрочем, и оснований к тому не имели. Скорее уж сыном победителя каганата двигала ненависть к хазарам — кровным врагам русов. Судя по быстроте действий «Сфенга», княжил он где-то неподалеку от мест мятежа, скорее всего — в Тмутаракани.
Итак, Ярополк в Киеве, Олег во Вручьем — этот город, ныне Овруч, стал столицей Древлянской земли вместо сожженного Ольгой Искоростеня. «Сфенг», как бы его ни звали на самом деле, в Тмутаракани. Вроде бы все…
Но оказалось, не все. Пришедшие в это время в Киев знатные люди из Новгорода возмутились таким распределением княжичей. Что ж они — хуже древлян и уличей? Им тоже нужен князь! Или государь позабыл, в каком городе он сам начинал княжить? Позабыл, откуда пошел здесь, по эту сторону холодного Варяжского моря его соколиный род?! Если так, новгородцы вновь, как во времена Рюрика, сами призовут себе князя!
Святослав не воспринял всерьез эту угрозу. Усмехнулся: «Да кто к вам пойдет…». Не то чтобы земля Новгородская была таким уж незавидным владением. Она и за сто лет до того была, как известно, «велика и обильна», а уж теперь, когда новгородцы могли ходить в арабские и персидские земли, не опасаясь хищных мытарей каган-бека, когда проложен был путь из варяг в греки, торговля Новгородская и вовсе должна была процветать. Норманнские пираты еще не терзали ее берегов — они прорвутся к ним позднее, когда боевое братство Йомских витязей из славянского Волына, хранившее закон и порядок во всей восточной части Варяжского моря, поляжет почти поголовно в Норвегии. Другое дело, что самовольно садиться князем во владениях победителя Хазарского каганата, полководца, в одну осень захватившего Болгарию и взявшего восемьдесят городов, мог только князь или конунг, одержимый манией самоубийства. «Даже слепой до сожженья полезен — что пользы от трупа?», вопрошала Старшая Эдда. Старших сыновей князя тоже не привлекала мысль о княжении в далекой северной земле. Отказался, по-видимому, и «Сфенг», если только не сидел уже в далекой Тмутаракани.
Есть основания полагать, что у Святослава был еще один сын… но ему князь прочил совсем другое будущее. Впрочем, об этом — позже.
Новгородские послы приуныли. Но тут встретился им добрый молодец. Звали молодца по былинному — Добрыня, но на этом всякое сходство и связь его с былинным богатырем, победителем лютой Змеихи, заканчивается. Потому как был этот Добрыня братом Малке, рабыне-ключнице старой княгини Ольги, и, если не был ей братом нареченным, что вполне могло случиться — поручил великий князь отроку присматривать за глянувшейся рабыней, сказал: будь, мол, ей за брата. Ну и пришлось… так вот, если все-таки был он ей кровным, а не названым братом, значит, был он хазарином.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу