Лев Прозоров - Святослав

Но тогда получается, что Боян действительно не умер. Возможно, он понял, что, выступая против брата-царя, он ослабляет родную страну, действуя на руку ненавистной Византии, помогая ей ломать стрелы Кубрата. Но жить на предавшей Богов родине, под властью брата-ничтожества он тоже не мог. И тогда естественным решением был уход в ближайшую страну, сохранившую древнюю веру славян. На Русь. Если это так, то можно предположить — по цитатам в «Слове…», что Боян пережил Игоря и дожил до походов его сына, возможно, и до Болгарского — иначе к чему множественное число? Вернулся ли он на родину, мы не знаем. Жаль, как же жаль…

Но что можно легко предположить — царевич-язычник, вплотную знакомый с христианством во всех его видах — вплоть до монастыря — был одним из главнейших и активнейших участников языческой партии. Возможно, ее следовало бы называть не партией Асмунда и Святослава, а партией Асмунда, Бояна и Святослава. Можно предположить, что волхв-болгарин и воспитатель Святослава стали близкими друзьями. Уж очень много общего у них было — оба убежденные противники христианства, оба — сыновья великих воинов, правителей и полководцев, отцы обоих воевали с Византией и осаждали Царьград. Правда, отец одного сам был ярым язычником, а отец другого даже имени древнего не имел. Что ж… годы монастырской тюрьмы наверняка восполнили тот недостаток неприязни к новой вере, который мог отличать воспитание Бояна от воспитания Асмунда.

Как ни жаль, нам придется расстаться с вещим Бояном, читатель. У нас нет ни единой зацепки, позволяющей судить о его роли в событиях балканского похода Святослава. Зато мы многое знаем о его брате, занявшем престол в это неспокойное время, о брате, которому выпала незавидная доля быть противником Святослава в этой войне.

Второго сына Симеона Великого звали Петр Сурсувул. И был он лишним подтверждением старой избитой истины, гласящей, что на детях гениев Природа отдыхает. Как раз он показал себя не просто ярым христианином, но и прилежным грекофилом. Вот кто всерьез воспринял мысль о духовном отцовстве ромеев. Петр всю жизнь относился к империи с таким трепетным почтением, какое ей редко оказывали собственные подданные. Прежде, чем перейти к рассказу об его жизни, следует отметить одну любопытную деталь — из двух сыновей Симеона именно носитель славянского имени оказался убежденны язычником, а носитель имени собственно болгарского сделался истовым поклонником Византии и ее бога. Это еще раз подчеркивает еще при Круме и Омуртаге обозначившуюся связь между славянским происхождением, или хотя бы симпатией к славянам, и неприятием христианства. Вспомним, что каменной Богине в Х веке поклонялись именно «болгары, именуемые славянами». Языческие погребения, продолжавшиеся в Болгарии еще век, а где и два после описанных здесь событий, тоже славянские. Очень вероятно, что Боян и Сурсувул были детьми Симеона от разных жен. Хотя многоженство и воспринималось церковью резко отрицательно, оно очень долго отмирало в среде народов, принявших христианство. Достаточно сказать, что у русских многоженство — не блуд или «бегание налево» от законной супруги, а именно стабильная семья с двумя и более проживающими вместе с мужем, ведущими одно хозяйство женами — сохранялось кое-где на Русском Севере вплоть до начала ХХ века. Двух жен имел в ХI веке Святослав Черниговский, сын Ярослава Мудрого. Тем более естественно это явление для Симеона, христианина всего лишь во втором поколении, и, как можно судить по старшему сыну, не очень усердного.

Петр начал свое правление с мирного договора с византийцами. Он сам прибыл в Константинополь, женился на внучке Романа I, Марии-Ирине, вернул империи земли, отвоеванные его отцом — Девельт, Агафополь, Созополь, Месемврию, Визу. В ответ Роман милостиво признал за мужем внучки титул царя болгар и дозволил болгарской церкви иметь своего патриарха. Центром болгарской патриархии стала не столица, а дунайский городок Доростол, прославленный христианскими мучениками III-IV веков, в наше время называющаяся Силистрой. В те времена славяне называли этот город Дристрой. Вслед за ними его начали именовать так же подданные Второго Рима. Но его летописцы продолжали его называть, пущей научности ради, Доростолом. То же античное название утвердилось и в нашей науке — скорее из соображений благозвучия. Будем придерживаться его и мы.