Совершенно очевидно, что, описывая пребывание Видевуста у Одина и Смаедины после кораблекрушения, безымянный списатель предания повествует о некоем особом царском посвящении, хотя сегодня нам крайне трудно поянть, в чем именно оно заключалась. Разумеется, нам скорее поведают о том, как Видевуст рассказывал Одину о их совместном с отцом путешествии в Рим (!), о том, как в походе этом умер отец Ниедриша Видевуста, после чего мореплаватели приблизились, потерпев кораблекрушение, к отрову Рюгену (песнь 6-я). Песни с 7 по 17 рассказывают о многочисленных приключениях в духе сренедневековой словесности вплоть до поисков исчезающей царской жены в подземном царстве (орфический миф!). В конечном счете Видевуст объединяет латышские роды в одно государство и становится первым балтским царем. Четвертый сын его Надравс получает в удел земли между реками Байкою и Руссою: в пределах этих земель находилось савященное место Ромова, или Ромава, исконное местопребывание Криво-Кривейте (песнь 23-я). Достигнув возраста 116 лет и родив двенадцать сыновей, Видевуст передает свое царство брату Прутено (по другим родословиям, вспомим, Прутено был братом Пруса, Рюрикова предка, точнее, одного из предков) и сжигает себя в Ромове пред священным дубом (тем самым). Пепел его был зарыт на горе в Перкуоне, под камнем-великаном, посвященном идолу Перкуна (того самого Одина). Так заканчивается песнь 24-я и с нею вместе баснословное жизнеописание предка Романовых. Между прочим, гораздо более сложное и вызывающее больше недоумений и сомнений, нежели все, известное нам о Рюрике. Во всяком случае, приходится сделать очень важный вывод: если Рюриковичи («Рош») были воплощением мужского, «солнечного» начала в династической истории Русской монархии, то предки Романовых («Реш») задают совершенно иную, «женственно-лунную» матрицу, связанную с фигурой не столько Царя, сколько Царицы. Царицы, пытавшейся поднять на себе непосильную для женских плеч, мужскую, Имперскую, ношу…
ИМЯ И ЖРЕБИЙ. НЕТИ И ТЕНИ
Весной 1347 года для постепенно приходящей в себя после усобиц северо-восточной Руси наступает важное событие — замирение между Москвой и Тверью.
«Тое же весны оженись Князь Великий: приведоша ему со Тфери Княжну Марию, дчерь Александрову Михайловича Тферского Князя; а ездили по ней Андрей Кобыла (родоначальник Захарьиных-Романовых) да Олексей Босоволков… Тое же зимы Князю Великому родися сын Данило. Дек. 15… Сент. 7 (в 1349 году) Великому Князю родись сын, и крести его Митрополит, и нарече имя ему Михаил… Тое же зимы (в 1350 г.) Князю Великому родись сын Иван… Февр. 3 родись ему сын Семен».
Тогда же положил Московский Великий Князь, с благословения святителя Алексия, грамоту детям:
«Слушали бы есте (вы братья) Владыки Олексея, тако же старых Бояр, хто хотел отцю нашему добра и нам. А пишу вам се слово того деля, чтобы не перестала память родителей наших с наша, и свеча бы не угасла».
С той грамоты начинается окончательное истребление в Доме младших Рюриковичей (Даниловичей) губительного для него и для страны в целом лествичного права и воссоздание древнего порядка наследования от отца к сыну, как это было при «старых князьях» (царях). Заслуги в этом святителя Алексия признаны историей, и не только церковной. Но мало кто обращал внимание, что у самых истоков восстановления древнего династического права стоит не кто иной, как «муж честен (знатен)» Андрей Кобыла, бывший одновременно великокняжеским сватом и деятельным устроителем московско-тверского замирения. Причем он не «подвернулся под руку» (так в те времена быть не могло), а именно приехал для этого из Новгорода и, по-видимому, специально. Любое непредвзятое размышление на эту тему неизбежно наводит на мысль: Андрей Иванович Кобыла из «княжат Решских» появляется при московском дворе (князе Рош) в решающее для Руси время, А решается не больше и не меньше, как главный вопрос государственного бытия — быть Русскому государству наследственной монархией, способной исполнять миссию Третьего Рима (Империя Ромеев уже клонится к упадку) или нет. Вне зависимости от того, являлся ли Вейдевут родичем Рюрика, но так или иначе устроение Рюриковой династии (пусть младшей, московской ее ветви — другой быть уже тогда не могло) вручается именно потомку Вейдевута, прибывающему из древнего, сакрального Новгорода-Словенска в молодую послеордынскую Москву. Кем же был Андрей Кобыла в это время в Новгороде? Исследователь новгородских древностей Василий Передольский рассказывает, что во многих грамотах ХП-ХШ веков упоминается некий Князь Куний Гость, или, по-литовски, Куни-гаса, что в переводе означает Конный гость. Он же и расшифровывает имя этого высокородного «гостя»:
Читать дальше