Андрей Сахаров - Владимир Мономах

Владимир вместе с матерью, сестрами провожал дружину с княжеского крыльца, а потом смотрел из окна терема; как двурядион лентой выехали воины из городских ворот и двинулись в сторону Днепра, и. сразу тревога застыла в городе, стихли по боярским домам веселье и застолья; в каждом доме молилась за успех русского войска. И в княжеском дворце как будто стихла жизнь, мать молилась в своей половине, а около нее, упершись коленями в пушистый ковер, молился маленький Владимир и повторял вслед за матерью: «Боже, спаси пас, дай нам утешенье в тревогах и горестях и ниспошли победу над погаными верным сыпам твоим, рабу твоему Всеволоду и всем воинам его».

Прошло три недели, и однажды под вечер с караульной башни ударили в колокол: иа горизонте показались конные люди. Медленно приближались они, и вскоре высыпавшие па валы жители Переяславля приветствовали победителей. Впереди ехал Всеволод; лицо его потемнело и осунулось, веки покраснели от бессонья и осенних ветров, по радостная улыбка пробивалась сквозь эту черноту и усталость. Сзади надвигалась княжеская дружина, а следом за ней шли связанные веревками плененные торки. В изодранных одеждах, с косматыми волосами, они страшно озирались по сторонам, втягивали головы в плечи под градом насмешек жителей Переяславля. А следом за пленниками везли па телегах захваченное добро: ткали, ковры, конскую сбрую, оружие, золотые и серебряные вещи. А дальше кияжеские конюхи гнали табупы отнятых у торков коней, коров, овец. Сразу разбогатеет теперь Пе-реяславль, нальются захваченным добром дворец князя и дома его старшей и младшей дружин.

Владимир бросился к отцу, дотянулся рукой до стремени, да так и бежал рядом с отцом всю дорогу до дворца. И лишь вечером, когда княжеская семья собралась за столом, Владимир услышал от отца о том, как шла война с торками.

Собственно, и войны-то не было: конные сторожи торков донесли до своих кочевий известие о том, что вошли русские рати в степь, и торки стали спешно свертывать шатры, и когда руссы подходили к тем местам, где должны были бы стоять стенные городки кочевников, то заставали там лишь теплую золу от очагов - торки исчезали бесследно. Днем и ночью гнались руссы за кочевниками, вглядываясь в прибитую конскими копытами землю, и наконец настигли их во время отдыха. Русские дружины с ходу врезались в тележный строй уставших и обессилевших торков, и те почти не сопротивлялись: одни доброй волей отдали себя в полон с женами и детьми, другие -

те, у кого доставало еще сил бежать дальше, - бросали своих близких, вес добро, вскакивали на коней и устремлялись в неоглядную ночную степь.

За ними не гнались - пусть пропадают в осенней стуже в голодной, застывающей на зиму степи. Несколько недель носились русские дружины в диком поле, сбивая все новые и новые кочевья торков, утомляя и врагов и самих себя нескончаемым конским бегом. И лишь тогда, когда отяжелели русские рати от захваченного добра, когда недоставало уже сил гнать по необозримым степным просторам тысячи голов скота, - русские кпязъя дали приказ своим дружинам повернуть вспять.

– Ну а торки, куда делись торки? - спрашивал Владимир, который живо представил себе все, что происходило в степи, где закованные в брони руссы сметали с лица земли жалкие кочевья степттяков и гнали их, гнали в холодное и голодное поле.

– Торки сгинули, - сказал устало Всеволод. - Сгинули, мыслю, навеки. Одних мы попленили, а кто ушел в степь, все равно пропадут от стужи, голода и мора. Бог отныне избавил Русь от поганых.

Он говорил об этом спокойно и равнодушно, а глаза Владимира наполнялись слезами. Ему было жаль этих растерзанных, связанных веревками людей, что тяпулись за русской ратыо по улицам Переяславля, шаль было и тех, кто, потеряв своих жен и детей, скитается отныне в застывшей степи, мерзнет, гибнет от голода и нет им нигде ни покоя, ни приюта: только гибель, и плен, и продажа на невольничьих рынках Булгара, Херсонеса и Константинополя.

Всеволод заметил сумятицу в сердце сына, положил руку на его золотистые волосы: «Не жалей их, Владимир; если бы был их верх, то сегодня уже тебя гнали бы привязанным веревкой за телегой на челядшшый рынок куда-нибудь в Таврику».

Затихла жизнь в Переяславле, ие скакали более княжеские гонцы между Киевом, Черниговом, Переяславлем и Полоцком, надвинулась суровая зима. Князья и дружинники сидели по своим дворцам, а их люди бойко торговали по городам рухлядью, захваченной у торков.